Разведчик который сообщил советскому руководству дату нападения германии на ссср

Richard Sorge
Sorge in 1940
Nickname(s)	Ramsay
Born	4 October 1895 Baku, Baku Governorate, Caucasus Viceroyalty, Russian Empire (now Baku, Azerbaijan)
Died	7 November 1944 (aged 49) Sugamo Prison, Tokyo, Empire of Japan
Allegiance	German Empire (until 1918)  Soviet Union (starting 1920)
Service/branch	Imperial German Army Soviet Army (GRU)
Years of service	Germany 1914–1916, USSR 1920–1941
Awards	Hero of the Soviet Union Order of Lenin Iron Cross, II class (for World War I campaign)
Spouse(s)	Christiane Gerlach (1921–1929), Ekaterina Alexandrovna (1929(?)–1943)
Relations	Gustav Wilhelm Richard Sorge (father) Friedrich Sorge (great-uncle)

Richard Sorge (Russian: Рихард Густавович Зорге, romanized: Rikhard Gustavovich Zorge; 4 October 1895 – 7 November 1944) was a German journalist and Soviet military intelligence officer who was active before and during World War II and worked undercover as a German journalist in both Nazi Germany and the Empire of Japan. His codename was «Ramsay» (Рамза́й). A number of famous personalities considered him one of the most accomplished spies.

Sorge is most famous for his service in Japan in 1940 and 1941, when he provided information about Adolf Hitler’s plan to attack the Soviet Union. Then, in mid-September 1941, he informed the Soviets that Japan would not attack the Soviet Union in the near future. A month later, Sorge was arrested in Japan for espionage.^[1][2] He was tortured, forced to confess, tried and hanged in November 1944.^[3] Stalin declined to intervene on his behalf with the Japanese.^[3]

He was posthumously awarded the title of Hero of the Soviet Union in 1964.^[3]

Early life[edit]

Sorge was born on 4 October 1895 in the settlement of Sabunchi, a suburb of Baku, Baku Governorate of the Russian Empire (now Baku, Azerbaijan).^[4][5] He was the youngest of the nine children of Gustav Wilhelm Richard Sorge (1852–1907), a German mining engineer employed by the Deutsche Petroleum-Aktiengesellschaft (DPAG) and the Caucasian oil company Branobel and his Russian wife, Nina Semionovna Kobieleva.^[6] His father moved back to Germany with his family in 1898, after his lucrative contract expired.^[7] In Sorge’s own words:

The one thing that made my life a little different from the average was a strong awareness of the fact that I had been born in the southern Caucasus and that we had moved to Berlin when I was very small.^[8]

Sorge attended Oberrealschule Lichterfelde when he was six.^[7] He described his father as having political views that were «unmistakably nationalist and imperialist», which he shared as a young man.^[9] However, the cosmopolitan Sorge household was «very different from the average bourgeois home in Berlin».^[10] Sorge considered Friedrich Adolf Sorge, an associate of Karl Marx and Friedrich Engels, to be his grandfather, but he was actually Sorge’s great-uncle.^[11][12]

Sorge enlisted in the Imperial German Army in October 1914, shortly after the outbreak of World War I. At 18, he was posted to a field artillery battalion with the 3rd Guards Division. He served on the Western Front and was severely wounded there in March 1916. Shrapnel severed three of his fingers and broke both his legs, causing a lifelong limp. He was promoted to the rank of corporal, received the Iron Cross and was later medically discharged. While fighting in the war, Sorge, who had started out in 1914 as a right-wing nationalist, became disillusioned by what he called the «meaninglessness» of the war and moved to the left.^[9]

During his convalescence he read Marx, Engels and Rudolf Hilferding^[13] and eventually became a communist, mainly by the influence of the father of a nurse with whom he had developed a relationship. He spent the remainder of the war studying economics at the universities of Kiel, Berlin and Hamburg. In Kiel, he witnessed the sailors’ mutiny which helped spark the German Revolution and joined the Independent Social Democratic Party. He subsequently moved on to Berlin, but arrived too late to participate in the Spartacist uprising.^[13]

Sorge received his doctorate in political science (Dr. rer. pol.) from Hamburg in August 1919.^[14] By this time he had joined the Communist Party of Germany (KPD), and was engaged as an activist for the party in Hamburg and subsequently Aachen.^[13] His political views got him fired from both a teaching job and coal mining work.

Soviet military intelligence agent[edit]

Sorge was recruited as an agent for Soviet intelligence. With the cover of a journalist, he was sent to various European countries to assess the possibility of communist revolutions.

From 1920 to 1922, Sorge lived in Solingen, in present-day North Rhine-Westphalia, Germany. He was joined there by Christiane Gerlach, the ex-wife of Kurt Albert Gerlach, a wealthy communist and professor of political science in Kiel, who had taught Sorge. Christiane Gerlach later remembered about meeting Sorge for the first time: «It was as if a stroke of lightning ran through me. In this one second something awoke in me that had slumbered until now, something dangerous, dark, inescapable…».^[15]

Sorge and Christiane married in May 1921. In 1922, he was relocated to Frankfurt, where he gathered intelligence about the business community. In the summer of 1923, he took part in the Erste Marxistische Arbeitswoche («First Marxist Work Week») Conference in Ilmenau. Sorge continued his work as a journalist and also helped organize the library of the Institute for Social Research, a new Marxist think tank in Frankfurt.^{[citation needed]}

In 1924, he was made responsible for the security of a Soviet delegation attending the KPD’s congress in Frankfurt. He caught the attention of one of the delegates, Osip Piatnitsky, a senior official with the Communist International, who recruited him.^[13] That year, he and Christiane moved to Moscow, where he officially joined the International Liaison Department of the Comintern, which was also an OGPU intelligence-gathering body. Apparently, Sorge’s dedication to duty led to his divorce. After several years he became enmeshed in the factional struggles in the Communist movement that occurred between the death of Vladimir Lenin and the consolidation of power by Joseph Stalin, being accused of supporting Stalin’s last factional opponent, Nikolai Bukharin, alongside three of his German comrades.^[13] However, in 1929, Sorge was invited to join the Red Army’s Fourth Department (the later GRU, or military intelligence) by department head Yan Karlovich Berzin.^[14][13] He remained with the Department for the rest of his life.

In 1929, Sorge went to the United Kingdom to study the labour movement there, the status of the Communist Party of Great Britain and the country’s political and economic conditions. He was instructed to remain undercover and to stay out of politics. In November 1929, Sorge was sent to Germany. He was instructed to join the Nazi Party and not to associate with any left-wing activists. As cover, he got a job with the agricultural newspaper Deutsche Getreide-Zeitung.^[16]

China 1930[edit]

In 1930, Sorge was sent to Shanghai. His cover was his work as the editor of a German news service and for the Frankfurter Zeitung. He contacted another agent, Max Christiansen-Clausen. Sorge also met German Soviet agent Ursula Kuczynski^[17] and well-known American left-wing journalist Agnes Smedley, who also worked for the Frankfurter Zeitung. She introduced Sorge to Hotsumi Ozaki of the Japanese newspaper Asahi Shimbun (a future Sorge recruit) and to Hanako Ishii, with whom he would become romantically involved. Sorge recruited Kuczynski as a Soviet agent and became romantically involved with her.^[18]

Shortly after his arrival in China, he was able to send intelligence regarding plans by Chiang Kai-shek’s Nationalist government for a new offensive against the Chinese Communist Party in the Chinese Civil War, based largely on information gathered from German military advisors to the Nationalists.^[13]

As a journalist, Sorge established himself as an expert on Chinese agriculture. In that role, he travelled around the country and contacted members of the Chinese Communist Party. In January 1932, Sorge reported on fighting between Chinese and Japanese troops in the streets of Shanghai. In December, he was recalled to Moscow. His performance as an agent in Shanghai had been judged as successful by Berzin, having ensured that he and his agents had escaped detection and expanded the Soviet intelligence network.^[13]

Moscow 1933[edit]

Sorge returned to Moscow, where he wrote a book about Chinese agriculture. He also married Ekaterina Maximova («Katya»), a woman he had met in China and brought back with him to Russia.^{[citation needed]}

Japan 1933[edit]

In May 1933, the GRU decided to have Sorge organize an intelligence network in Japan. He was given the codename «Ramsay» («Рамзай» Ramzai or Ramzay). He first went to Berlin, to renew contacts in Germany and to obtain a new newspaper assignment in Japan as cover. In September 1931, the Japanese Kwantung Army had seized the Manchuria region of China, which gave Japan another land border in Asia with the Soviet Union (previously, the Soviet Union and Japan had shared only the island of Sakhalin).^[19] At the time, several Kwantung Army generals advocated following up the seizure of Manchuria by invading the Soviet Far East, and as the Soviets had broken the Japanese Army codes, Moscow was aware of that and caused a «major Japanese war scare» in the winter of 1931–1932.^[19] Until the mid-1930s, it was Japan, rather than Germany, that was considered to be the main threat by Moscow.^[20]

Elsa Poretsky, the wife of Ignace Reiss, a fellow GRU agent, commented: «His joining the Nazi Party in his own country, where he had a well documented police record was hazardous, to say the least… his staying in the very lion’s den in Berlin, while his application for membership was being processed, was indeed flirting with death».^[21]

In Berlin, he insinuated himself into the Nazi Party and read Nazi propaganda, particularly Adolf Hitler’s Mein Kampf. Sorge attended so many beer halls with his new acquaintances that he gave up drinking to avoid saying anything inappropriate. His abstinence from drinking did not make his Nazi companions suspicious. It was an example of his devotion to and absorption in his mission, as he had been a heavy drinker. He later explained to Hede Massing, «That was the bravest thing I ever did. Never will I be able to drink enough to make up for this time».^[22] Later, his drinking came to undermine his work.

In Germany, he received commissions from two newspapers, the Berliner Börsen Zeitung and the Tägliche Rundschau, to report from Japan and the Nazi theoretical journal Geopolitik. Sorge was so successful at establishing his cover as an intensely-Nazi journalist that when he departed Germany, Joseph Goebbels attended his farewell dinner.^[9] He went to Japan via the United States, passing through New York in August 1933.^[23]

Sorge arrived in Yokohama on 6 September 1933. After landing in Japan, Sorge became the Japan correspondent for the Frankfurter Zeitung. As it was the most prestigious newspaper in Germany, Sorge’s status as the Tokyo correspondent for the Frankfurter Zeitung made him, in many ways, the most senior German reporter in Japan.^[24] Sorge’s reputation as a Nazi journalist who detested the Soviet Union served as an excellent cover for his espionage work.^[24] His task in Japan was more challenging than that in China: the Soviets had very little intelligence capacity in Japan, so Sorge would have to build a network of agents from nothing, under much tighter surveillance than he had faced in Shanghai.^[13] Sorge was told by his GRU superiors that his mission in Japan was to «give very careful study to the question of whether or not Japan was planning to attack the USSR».^[20] After his arrest in 1941, Sorge told his captors:

This was for many years the most important duty assigned to me and my group; it would not be far wrong to say that it was the sole object of my mission in Japan…. The USSR, as it viewed the prominent role and attitude taken by the Japanese military in foreign policy after the Manchurian incident, had come to harbor a deeply implanted suspicion that Japan was planning to attack the Soviet Union, a suspicion so strong that my frequently expressed opinions to the contrary were not always fully appreciated in Moscow….^[25]

He was warned by his commanders not to have contact with either the underground Japanese Communist Party or the Soviet embassy in Tokyo. His intelligence network in Japan included the Red Army officer and radio operator Max Clausen,^[26] Hotsumi Ozaki and two other Comintern agents, Branko Vukelić, a journalist working for the French magazine, Vu, and a Japanese journalist, Miyagi Yotoku, who was employed by the English-language newspaper, the Japan Advertiser. Max Clausen’s wife, Anna, acted as ring courier from time to time. From summer 1937, Clausen operated under the cover of his business, M Clausen Shokai, suppliers of blueprint machinery and reproduction services. The business had been set up with Soviet funds and became a commercial success. Ozaki was a Japanese man from an influential family who had grown up in Taiwan, then a Japanese colony. He was an idealistic Sinophile who believed that Japan, which had started its modernisation with the Meiji Restoration, had much to teach China.^[24] However, Ozaki was shocked by the racism of Japanese policy towards China, with the Chinese being depicted as a people fit only to be slaves. Ozaki believed that the existing political system of Japan, with the emperor being worshipped as a living god, was obsolete, and that saving Japan from fascism would require Japan being «reconstructed as a socialist state».^[24]

Between 1933 and 1934, Sorge formed a network of informants. His agents had contacts with senior politicians and obtained information on Japanese foreign policy. His agent Ozaki developed a close contact with Prime Minister Fumimaro Konoe. Ozaki copied secret documents for Sorge.

As he appeared to be an ardent Nazi, Sorge was welcome at the German embassy. One Japanese journalist who knew Sorge described him in 1935 as «a typical, swashbuckling, arrogant Nazi… quick-tempered, hard-drinking».^[27] As the Japan correspondent for the Frankfurter Zeitung, Sorge developed a network of sources in Japanese politics, and soon German diplomats, including the ambassador Herbert von Dirksen, came to depend upon Sorge as a source of intelligence on the fractious and secretive world of Japanese politics.^[15] The Japanese values of honne and tatemae (the former literally means «true sound», roughly «as things are», and the latter literally means «façade» or roughly «as things appear»), the tendency of the Japanese to hide their real feelings and profess to believe in things that they do not, made deciphering Japan’s politics difficult. Sorge’s fluency in Japanese enhanced his status as a Japanologist. Sorge was interested in Asian history and culture, especially those of China and Japan, and when he was sober, he tried to learn as much as he could.^[28] Meanwhile, Sorge befriended General Eugen Ott, the German military attaché to Japan and seduced his wife, Helma.^[29] Ott sent reports back to Berlin containing his assessments of the Imperial Japanese Army, which Helma Ott copied and passed on to Sorge, who passed them on to Moscow (Helma Ott believed Sorge to be working merely for the Nazi Party).^[29] As the Japanese Army had been trained by a German military mission in the 19th century, German influence was strong and Ott had good contacts with Japanese officers.^[29]

In October 1934, Ott and Sorge made an extended visit to the puppet «Empire of Manchukuo», which was actually a Japanese colony, and Sorge, who knew the Far East far better than Ott, wrote the report describing Manchukuo that Ott submitted to Berlin under his name.^[15] As Ott’s report was received favourably at both the Bendlerstrasse and the Wilhelmstrasse, Sorge soon became one of Ott’s main sources of information about the Japanese Empire, which created a close friendship between the two.^[15] In 1935, Sorge passed on to Moscow a planning document provided to him by Ozaki, which strongly suggested that Japan was not planning on attacking the Soviet Union in 1936.^[27] Sorge guessed correctly that Japan would invade China in July 1937 and that there was no danger of a Japanese invasion of Siberia.^[27]

On 26 February 1936, an attempted military coup took place in Tokyo. It was meant to achieve a mystical «Shōwa Restoration» and led to several senior officials being murdered by the rebels. Dirksen, Ott and the rest of the German embassy were highly confused as to why it was happening and were at a loss as to how to explain the coup to the Wilhelmstrasse. They turned to Sorge, the resident Japan expert, for help.^[30] Using notes supplied to him by Ozaki, Sorge submitted a report stating that the Imperial Way Faction in the Japanese Army, which had attempted the coup, was younger officers from rural backgrounds. They were upset at the impoverishment of the countryside, and that the faction was not communist or socialist but just anticapitalist and believed that big business had subverted the emperor’s will.^[30] Sorge’s report was used as the basis of Dirksen’s explanation of the coup attempt, which he sent back to the Wilhelmstrasse, which was satisfied at the ambassador’s «brilliant» explanation of the coup attempt.^[31]

Sorge lived in a house in a respectable neighborhood in Tokyo, where he was noted mostly for heavy drinking and his reckless way of riding his motorcycle.^[15] In the summer of 1936, a Japanese woman, Hanako Ishii, a waitress at a bar frequented by Sorge, moved into Sorge’s house to become his common-law wife.^[15] Of all of Sorge’s various relationships with women, his most durable and lasting one was with Ishii. She tried to curb Sorge’s heavy drinking and his habit of recklessly riding his motorcycle in a way that everyone viewed as almost suicidal.^[32] An American reporter who knew Sorge later wrote that he «created the impression of being a playboy, almost a wastrel, the very antithesis of a keen and dangerous spy».^[15]

Ironically, Sorge’s spying for the Soviets in Japan in the late 1930s was probably safer for him than if he had been in Moscow. Claiming too many pressing responsibilities, he disobeyed Josef Stalin’s orders to return to the Soviet Union in 1937 during the Great Purge, as he realised the risk of arrest because of his German citizenship. In fact, two of Sorge’s earliest GRU handlers, Yan Karlovich Berzin and his successor, Artur Artuzov, were shot during the purges.^[33] In 1938, the German ambassador to Britain, Joachim von Ribbentrop was promoted to foreign minister, and to replace Ribbentrop, Dirksen was sent to London. Ribbentrop promoted Ott to be Dirksen’s replacement. Ott, now aware that Sorge was sleeping with his wife, let his friend Sorge have «free run of the embassy night and day», as one German diplomat later recalled:^[34] he was given his own desk at the embassy.^[13] Ott tolerated Sorge’s affair with his wife on the grounds that Sorge was such a charismatic man that women always fell in love with him and so it was only natural that Sorge would sleep with his wife.^[35] Ott liked to call Sorge Richard der Unwiderstehliche («Richard the Irresistible»), as his charm made him attractive to women.^[15] Ott greatly valued Sorge as a source of information about the secretive world of Japanese politics, especially Japan’s war with China, since Ott found that Sorge knew so many things about Japan that no other Westerner knew that he chose to overlook Sorge’s affair with his wife.^[35]

After Ott became the ambassador to Japan in April 1938, Sorge had breakfast with him daily and they discussed German–Japanese relations in detail, and Sorge sometimes drafted the cables that Ott sent under his name to Berlin.^[27] Ott trusted Sorge so much that he sent him out as a German courier to carry secret messages to the German consulates in Canton, Hong Kong and Manila.^[36] Sorge noted about his influence in the German embassy: «They would come to me and say, ‘we have found out such and such a thing, have you heard about it and what do you think’?»^[15]
On 13 May 1938, while he rode his motorcycle in Tokyo, a very-intoxicated Sorge crashed into a wall and was badly injured.^[37] As Sorge was carrying around notes given to him by Ozaki at the time, if the police had discovered the documents, his cover would have been blown. However, a member of his spy ring got to the hospital and removed the documents before the police arrived.^[37] In 1938, Sorge reported to Moscow that the Battle of Lake Khasan had been caused by overzealous officers in the Kwantung Army and that there were no plans in Tokyo for a general war against the Soviet Union.^[38] Unaware that his friend Berzin had been shot as a «Trotskyite» in July 1938, Sorge sent him a letter in October 1938:

Dear Comrade! Don’t worry about us. Although we are terribly tired and tense, nevertheless we are disciplined, obedient, decisive and devoted fellows who are ready to carry out the tasks connected with our great mission. I send sincere greetings to you and your friends. I request you to forward the attached letter and greetings to my wife. Please, take the time to see to her welfare.^[36]

Sorge never learned that Berzin had been shot as a traitor.^[36]

The two most authoritative sources for intelligence for the Soviet Union on Germany in the late 1930s were Sorge and Rudolf von Scheliha, the First Secretary at the German embassy in Warsaw.^[38] Unlike Sorge, who believed in communism, Scheliha’s reasons for spying were money problems since he had a lifestyle beyond his salary as a diplomat, and he turned to selling secrets to provide additional income.^[38] Scheliha sold documents to the NKVD indicating that Germany was planning from late 1938 to turn Poland into a satellite state, and after the Poles refused to fall into line, Germany planned to invade Poland from March 1939 onward.^[39] Sorge reported that Japan did not intend for the border war with the Soviet Union that began in May 1939 to escalate into all-out war.^[38] Sorge also reported that the attempt to turn the Anti-Comintern Pact into a military alliance was floundering since the Germans wanted the alliance to be directed against Britain, but the Japanese wanted the alliance to be directed against the Soviets.^[40] Sorge’s reports that the Japanese did not plan to invade Siberia were disbelieved in Moscow and on 1 September 1939, Sorge was attacked in a message from Moscow:

Japan must have commenced important movements (military and political) in preparation for war against the Soviet Union but you have not provided any appreciable information. Your activity seems to getting slack.^[38]

Wartime intelligence[edit]

Sorge supplied Soviet intelligence with information about the Anti-Comintern Pact and the German-Japanese Pact. In 1941, his embassy contacts made him learn of Operation Barbarossa, the imminent Axis invasion of the Soviet Union and the approximate date. On 30 May 1941, Sorge reported to Moscow, «Berlin informed Ott that German attack will commence in the latter part of June. Ott 95 percent certain war will commence».^[15] On 20 June 1941, Sorge reported: «Ott told me that war between Germany and the USSR is inevitable…. Invest [the code name for Ozaki] told me that the Japanese General Staff is already discussing what position to take in the event of war».^[15] Moscow received the reports, but Stalin and other top Soviet leaders ultimately ignored Sorge’s warnings, as well as those of other sources, including early false alarms.^[41] Other Soviet agents who also reported an imminent German invasion were also regarded with suspicion by Stalin.^[13]

It has been rumoured that Sorge provided the exact date of «Barbarossa», but the historian Gordon Prange in 1984 concluded that the closest Sorge came was 20 June 1941 and that Sorge himself never claimed to have discovered the correct date (22 June) in advance.^[42] The date of 20 June was given to Sorge by Oberstleutnant (Lieutenant-Colonel) Erwin Scholl, the deputy military attaché at the German embassy.^[43] On a dispatch he sent the GRU on 1 June, which read, «Expected start of German-Soviet war around June 15^[44] is based on information Lt. Colonel Scholl brought with him from Berlin… for Ambassador Ott». Despite knowing that Germany was going to invade the Soviet Union sometime in May or June 1941, Sorge was still shocked on 22 June 1941, when he learned of Operation Barbarossa. He went to a bar to get drunk and repeated in English: «Hitler’s a fucking criminal! A murderer. But Stalin will teach the bastard a lesson. You just wait and see!»^[15] The Soviet press reported in 1964 that on 15 June 1941, Sorge had sent a radio dispatch saying, «The war will begin on June 22».^[45] Prange, who despite not having access to material released by the Russian authorities in the 1990s, did not accept the veracity of that report. Stalin was quoted as having ridiculed Sorge and his intelligence before «Barbarossa»:

There’s this bastard who’s set up factories and brothels in Japan and even deigned to report the date of the German attack as 22 June. Are you suggesting I should believe him too?^[46]

In late June 1941, Sorge informed Moscow that Ozaki had learned the Japanese cabinet had decided to occupy the southern half of French Indochina (now Vietnam) and that invading the Soviet Union was being considered as an option, but for the moment, Japanese Prime Minister Konoe had decided on neutrality.^[15] On 2 July 1941, an Imperial Conference attended by the emperor, Konoe and the senior military leaders approved occupying all of French Indochina and to reinforce the Kwantung Army for a possible invasion of the Soviet Union.^[15] At the bottom of the report, the Deputy Head of Soviet Army General Staff Intelligence wrote, «In consideration of the high reliability and accuracy of previous information and the competence of the information sources, this information can be trusted».^[15] In July 1941, Sorge reported that German Foreign Minister Joachim von Ribbentrop had ordered Ott to start pressuring the Japanese to attack the Soviet Union but that the Japanese were resisting the pressure.^[47] On 25 August 1941, Sorge reported to Moscow: «Invest [Ozaki] was able to learn from circles closest to Konoye… that the High Command… discussed whether they should go to war with the USSR. They decided not to launch the war within this year, repeat, not to launch the war this year».^[15] On 6 September 1941, an Imperial Conference decided against war with the Soviet Union and ordered for Japan to start preparations for a possible war against the United States and the British Empire, which Ozaki reported to Sorge.^[15] At the same time, Ott told Sorge that all of his efforts to get Japan to attack the Soviet Union had failed.^[15] On 14 September 1941, Sorge reported to Moscow, «In the careful judgment of all of us here… the possibility of [Japan] launching an attack, which existed until recently, has disappeared….»^[15] Sorge advised the Red Army on 14 September 1941 that Japan would not attack the Soviet Union until:

1. Moscow had been captured.
2. The Kwantung Army had become three times the size of Soviet Far Eastern forces.
3. A civil war had started in Siberia.^[48]

This information made possible the transfer of Soviet divisions from the Far East, although the presence of the Kwantung Army in Manchuria necessitated the Soviet Union’s keeping a large number of troops on the eastern borders…^[49]

Various writers have speculated that the information allowed the release of Siberian divisions for the Battle of Moscow, where the German Army suffered its first strategic defeat in the war. To that end, Sorge’s information might have been the most important military intelligence work in World War II. However, Sorge was not the only source of Soviet intelligence about Japan, as Soviet codebreakers had broken the Japanese diplomatic codes and so Moscow knew from signals intelligence that there would be no Japanese attack on the Soviet Union in 1941.^[50]

Another important item allegedly reported by Sorge may have affected the Battle of Stalingrad. Sorge reported that Japan would attack the Soviet Union from the east as soon as the German army captured any city on the Volga.^[51]

Sorge’s rival and opponent in Japan and East Asia was Ivar Lissner, an agent of the German Abwehr.^[52]

Arrests and trials[edit]

As the war progressed, Sorge was in increasing danger but continued his service. His radio messages were enciphered with unbreakable one-time pads, which were always used by the Soviet intelligence agencies and appeared as gibberish. However, the increasing number of the mystery messages made the Japanese begin to suspect that an intelligence ring was operating. Sorge was also coming under increasing suspicion in Berlin. By 1941, the Nazis had instructed SS Standartenführer Josef Albert Meisinger, the «Butcher of Warsaw», who was by then the Gestapo resident at the German embassy in Tokyo, to begin monitoring Sorge and his activities. Sorge was able, through one of his lovers, Margarete Harich-Schneider, a German musician living in Japan, to gain the key to Meisinger’s apartment since it had once been her apartment.^[53] Much to his relief, he learned that Meisinger had concluded that the allegations that Sorge was a Soviet agent were groundless, and Sorge’s loyalty was to Germany.^[53] Sorge befriended Meisinger by playing on his principal weakness, alcohol, and spent much time getting him drunk, which contributed to Meisinger’s favourable evaluation of Sorge.^[53] Meisinger reported to Berlin that the friendship between Ott and Sorge «was now so close that all normal reports from attachés to Berlin became mere appendages to the overall report written by Sorge and signed by the Ambassador».^[15] The Kempeitai, the Japanese secret police, intercepted many messages and began to close in against the German Soviet agent. Sorge’s penultimate message to Moscow in October 1941 reported, «The Soviet Far East can be considered safe from Japanese attack».^[54] In his last message to Moscow, Sorge asked to be sent back to Germany, as there was no danger of a Japanese attack on the Soviet Union, and he wished to aid the Soviet war effort by providing more intelligence about the German war effort.^[54] Ozaki was arrested on 14 October 1941 and immediately interrogated. As the Kempeitai trailed Sorge, it discovered that Ott’s wife was a regular visitor to Sorge’s house and that he had spent his last night as a free man sleeping with her.^[54]

Sorge was arrested shortly thereafter, on 18 October 1941, in Tokyo. The next day, a brief Japanese memo notified Ott that Sorge had been swiftly arrested «on suspicion of espionage», together with Max Clausen. Ott was both surprised and outraged as a result and assumed that it was a case of «Japanese espionage hysteria». He thought that Sorge had been discovered to have passed secret information on the Japan-American negotiations to the German embassy and also that the arrest could have been caused by anti-German elements within the Japanese government. Nonetheless, he immediately agreed with Japanese authorities to «investigate the incident fully».^[55] It was not until a few months later that Japanese authorities announced that Sorge had actually been indicted as a Soviet agent.^[56]

He was incarcerated in Sugamo Prison. Initially, the Japanese believed, because of his Nazi Party membership and German ties, that Sorge had been an Abwehr agent. However, the Abwehr denied that he had been one of their agents. Under torture, Sorge confessed, but the Soviet Union denied he was a Soviet agent. The Japanese made three overtures to the Soviet Union and offered to trade Sorge for one of their own spies. However, the Soviet Union declined all of the Japanese attempts and maintained that Sorge was unknown to them.^{[57] [58]}
In September 1942, Sorge’s wife, Katya Maximova, was arrested by the NKVD on the charges that she was a «German spy» since she was married to the German citizen Sorge (the fact that Sorge was a GRU agent did not matter to the NKVD), and she was deported to the gulag,^[59] where she died in 1943.^[15] Hanako Ishii, the Japanese woman who loved Sorge and the only woman whom Sorge loved in return, was the only person who tried to visit Sorge during his time in Sugamo Prison.^[60] During one of her visits, she expressed concern that Sorge, under torture by the Kempeitai, would name her as involved in his spy ring, but he promised her that he would never mention her name to the Kempeitai.^[61] The Kempeitai was much feared in Japan for its use of torture as an investigation method. Sorge ultimately struck a deal with the Kempeitai that if it spared Ishii and the wives of the other members of the spy ring, he would reveal all.^[15] Ishii was never arrested by the Kempeitai^[15] Sorge told his Kempeitai captors:

That I successfully approached the German embassy in Japan and won the absolute trust by people there was the foundation of my organisation in Japan…. Even in Moscow that fact that I infiltrated into the centre of the embassy and made use of it for my spying activity is evaluated as extremely amazing, having no equivalent in history.^[9]

After the arrest of Sorge, Meisinger used the increased spy fear of the Japanese to fraudulently denounce «anti-Nazis» as «Soviet spies» to the Japanese authorities. He was responsible for the persecution, the internment and the torture of the «Schindler» of Tokyo, Willy Rudolf Foerster.^[62] Foerster was forced to sell his company, which had employed a sizable number of Jewish refugees from Germany and the countries occupied by Germany. He and his Japanese wife survived, but after the war, the same former German diplomats, who had denounced and persecuted him as an «anti-Nazi», would discredit him.^[63]

Death[edit]

Sorge was hanged on 7 November 1944, at 10:20 Tokyo time in Sugamo Prison and was pronounced dead 19 minutes later.^[64] Hotsumi Ozaki had been hanged earlier in the same day. Sorge’s body was not cremated because of wartime fuel shortages. He was buried in a mass grave for Sugamo Prison inmates in the nearby Zoshigaya Cemetery.^[65]

Sorge was survived by his mother, then living in Germany, and he left his estate to Anna Clausen, the wife of his radio operator, Max Christiansen-Clausen.^[65]

After hounding the American occupation authorities, Sorge’s Japanese lover, Hanako Ishii (石井 花子 Ishii Hanako, 1911 – 1 July 2000), located and recovered his skeleton on 16 November 1949. After identifying him by his distinctive dental work and a poorly-set broken leg, she took his body away and had him cremated at the Shimo-Ochiai Cremation Centre. She kept his own teeth, belt and spectacles and had made a ring of his gold bridgework, which she wore for the rest of her life.^[66] After her death, her own ashes were interred beside his. A white memorial stone at the site bears an epitaph in Japanese, the first two lines read: «Here lies a hero who sacrificed his life fighting against war and for world peace».^[67]

The Soviet Union did not officially acknowledge Sorge until 1964.^[68]

It was argued that Sorge’s biggest coup led to his undoing because Stalin could not afford to let it become known that he had rejected Sorge’s warning about the German attack in June 1941. However, nations seldom officially recognise their own undercover agents.^[69]

Posthumous recognition[edit]

Initially, Sorge’s reputation in West Germany in the 1950s was highly negative, with Sorge depicted as a traitor working for the Soviet Union who was responsible for the deaths of hundreds of thousands of Wehrmacht soldiers in the winter of 1941–1942.^[70] The 1950s were a transition moment in the German memory of Nazi Germany, as its German supporters sought a version of history that presented them as victims, rather than as followers, of Hitler. They portrayed Nazism as an aberration in German history that had no connections to traditional Prussian virtues, falsely portrayed the Wehrmacht as an honourable fighting force that had nothing to do with the Holocaust and presented the Soviets as guilty of crimes that were even more horrific than those committed by the Nazis.^[71] That way of remembering the Nazi past in the 1950s caused Operation Barbarossa and Germany’s war on the Eastern Front to be seen as a heroic and legitimate war against the Soviet Union of which Germans should be unashamed.^[71]

The first tentative efforts at changing the memory of the Nazi past started in the early 1950s, when German President Theodor Heuss gave a speech on 20 July 1954 that praised the putsch attempt of 20 July 1944. He argued that «the men of July 20th» were patriots rather than traitors, which was then a bold gesture.^[72] The first effort to present Sorge in a positive light occurred in the summer of 1953, when the influential publisher Rudolf Augstein wrote a 17-part series in his magazine, Der Spiegel. He argued that Sorge was not a Soviet agent but a heroic German patriot opposed to the Nazi regime whose motivation in providing intelligence to the Soviet Union was to bring down Hitler, rather than to support Stalin.^[73] Augstein also attacked Willoughby for his book The Shanghai Conspiracy that claimed that Sorge had caused the «loss of China» in 1949 and that the Sorge spy ring was in the process of taking over the U.S. government. Augstein argued that Willoughby and his fans had completely misunderstood that Sorge’s espionage was directed against Germany and Japan, not the U.S.^[73]

Such was the popularity of Augstein’s articles that the German author Hans Hellmut Kirst published a spy novel featuring Sorge as the hero, and Hans-Otto Meissner wrote the book Der Fall Sorge (The Sorge Case) that was a cross between a novel and a history by blending fact and fiction together with a greater emphasis on the latter.^[73] Meissner had served as third secretary at the German Embassy in Tokyo and had known Sorge.^[73] Meissner’s book, which was written as a thriller that engaged in «orientalism», portrayed Japan as a strange, mysterious country in which the enigmatic and charismatic master spy Sorge operated to infiltrate both its government and the German embassy.^[70] Meissner presented Sorge as the consummate spy, a cool professional who was dressed in a rumpled trench coat and fedora and was a great womanizer, and much of the book is concerned with Sorge’s various relationships.^[74]

Later on, Meissner presented Sorge as a rather megalomaniac figure and, in the process, changed Sorge’s motivation from loyalty to communism to colossal egoism. He had Sorge rant about his equal dislike for both Stalin and Hitler and had him say that he supplied only enough information to both regimes to manipulate them into destroying each other since it suited him to play one against the other.^[75] At the book’s climax, Sorge agreed to work for the American Office of Strategic Services, in exchange for being settled in Hawaii, and he was in the process of learning that Japan is planning on bombing Pearl Harbor on 7 December 1941, but his love of women proved to be his undoing as the Japanese dancer Kiyomi rejected his sexual advances.^[76] Sorge finally seduced Kiyomi but lost valuable time, which allowed the Kempeitai to arrest him.^[76]

The American historian Cornelius Partsch noted some striking aspects of Meissner’s book such as his complete exoneration of the Auswärtiges Amt from any involvement in the criminal aspects of the Nazi regime. Meissner had Sorge constantly breaking into offices to steal information, which he did not do, as security at the German embassy was sloppy, and Sorge was trusted as an apparently-dedicated Nazi journalist and so breaking into offices would have been unnecessary. Meissner avoided any mention of SS Standartenführer Josef Albert Meisinger, the «Butcher of Warsaw» who was stationed at the German embassy as the police attaché to Japan.^[77] Partsch wrote that Meissner gave Sorge almost-superhuman abilities at lockbreaking, as he broke into various offices, safes and filing cabinets with the greatest ease, but in reality, secret documents were all too often left out in the open in unlocked rooms, and Sorge was allowed to wander about the embassy without an escort.^[78] Meissner portrayed the Auswärtiges Amt in the traditional manner, as a glamorous, elitist group that operated in exotic places like Japan serving Germany, not the Nazi regime.^[78]

Kirst’s book Die letzte Karte spielt der Tod was a novel that offered a considerably more realistic picture than Meissner’s romanticised portrayal of Sorge.^[79] Kirst portrayed Sorge as an existential hero, a deeply-traumatized veteran of World War I, whose sleep was constantly disturbed by horrific nightmares of his war service, and when he was awake, he suffered from frequent panic attacks.^[79] Kirst’s book depicted Sorge as a «lonely, desperate» man, a tragic, wounded individual with a reckless streak who engaged in maniacal binge drinking, nearly-suicidal motorcycle riding across the Japanese countryside, and though he wanted love, he was incapable of maintaining lasting relationships.^[79] Unlike Meissner, Kirst had Meisinger appear as one of the book’s villains by portraying him as an especially-loathsome and stupid SS officer, who fully deserved to be deceived by Sorge.^[79] As part of Kirst’s portrayal of Sorge as a tragic man on the brink and as victim led him to portray Sorge’s spying for the Soviet Union by forces beyond his control.^[79] Kirst was more forceful in his condemnation of National Socialism than Meissner as his book maintained that the regime was so monstrously evil that an existential man forever on the brink of a mental breakdown like Sorge ended up spying for the Soviet Union as the lesser evil.^[79]

Partsch noted that both books were very much concerned with Sorge’s womanising, which neither author exaggerated, but presented the aspect of his personality in different ways. Kirst portrayed Sorge’s womanizing as part of the same self-destructive urges that led him to spy for the Soviet Union, but Meissner depicted Sorge’s womanizing as part of his callous narcissism and as his principal weakness, as his desire for Kiyomi finally destroyed him.^[80] In turn, that led to different depictions of the male body. Meissner portrayed it as the seductive instrument that entices female desire and led women into ill-advised relationships with Sorge, whose body is perfectly fit and attractive to women.^[81] Kirst, by contrast, correctly noted that Sorge walked with a pronounced limp because of a war wound, which had Sorge sarcastically say was because of his «gallantry» in his book, and Sorge’s wounded body served as a metaphor for his wounded soul.^[80] Partsch further commented that Meissner’s book was a depoliticised and personalised account of the Sorge spy ring, as he omitted any mention of Hotsumi Ozaki, an idealistic man who sincerely believed his country was on the wrong course, and he portrayed Sorge as a «Faustian man» motivated only by his vanity to exercise «a god-like power over the world» and gave Sorge «an overblown, pop-Nietzsche an sense of destiny».^[80]

The ultimate «message» of Meissner’s book was that Sorge was an amoral, egoistical individual whose actions had nothing to do with ideology and that the only reason for Germany’s defeat by the Soviet Union was Sorge’s spying, which suggested that Germany lost the war only because of «fate».^[80] Meissner followed the «great man» interpretation of history that a few «great men» decide the events of the world, with everyone else reduced to passive bystanders.^[79] By contrast, Kirst pictured Sorge as a victim, as a mere pawn in a «murderous chess game» and emphasised Sorge’s opposition to the Nazi regime as the motivation for his actions.^[80] Kirst further noted that Sorge was betrayed by his own masters as after his arrest, and the Soviet regime denounced him as a «Trotskyite» and made no effort to save him.^[80] Partsch concluded that the two rival interpretations of Sorge put forward in the novels by Meissner and Kirst in 1955 have shaped Sorge’s image in the West, especially Germany, ever since their publication.^[82]

In 1954, the West German film director Veit Harlan wrote and directed the film Verrat an Deutschland about Sorge’s espionage in Japan. Harlan had been the favourite filmmaker of Nazi Information Minister Joseph Goebbels and directed many propaganda films, including Jud Süss. Harlan’s film is a romantic drama, starring Harlan’s wife, Kristina Söderbaum, as Sorge’s love interest. The film was publicly premiered by the distributor before it passed the rating system and so was withdrawn from more-public performances and finally released after some editing had been done.^[83]

In 1961, a movie, Who Are You, Mr. Sorge?, was produced in France in collaboration with West Germany, Italy, and Japan. It was very popular in the Soviet Union as well. Sorge was played by Thomas Holtzmann.

In November 1964, twenty years after his death, the Soviet government awarded Sorge with the title of Hero of the Soviet Union.^[84] Sorge’s widow, Hanako Ishii, received a Soviet and Russian pension until her death in July 2000 in Tokyo.^[57] In the 1960s, the KGB, seeking to improve its image in the Soviet Union, began the cult of the «hero spy» with former Chekists working abroad being celebrated as the great «hero spies» in books, films and newspapers. Sorge was one of those selected for «hero spy» status. In fact, the Soviets had broken Japanese codes in 1941 and had already known independently of the intelligence provided by Sorge that Japan had decided to «strike south» (attacking the United States and the British Empire), instead of «striking north» (attacking the Soviet Union).^[50]

The Kremlin gave much greater attention to signals intelligence in evaluating threats from Japan from 1931 to 1941 than it did to the intelligence that was gathered by the Sorge spy ring, but since Soviet intelligence did not like to mention the achievements of its codebreakers, Soviet propaganda from 1964 onward gloried Sorge as a «hero spy» and avoided all mention that the Soviets had broken the Japanese codes.^[85] The Soviets, during the Cold War, liked to give the impression that all of their intelligence came from human intelligence, rather than signals intelligence, to prevent Western nations from knowing how much the Soviets collected from the latter source.^[86] A testament to Sorge’s fame in the Soviet Union was that even though Sorge worked for the GRU, not the NKVD, it was the KGB, which had far more power than the Red Army, that claimed him as one of its «hero spies» in the 1960s.^[87]

In 1965, three East German journalists published Dr Sorge funkt aus Tokyo in celebration of Sorge and his actions. Before the award, Sorge’s claim that Friedrich Adolf Sorge was his grandfather was repeated in the Soviet press.^[88] In a strange Cold War oddity, the authors stirred up a free speech scandal with patriotic letters to former Nazis in West Germany, which caused the Verfassungsschutz to issue a stern warning in early 1967: «If you receive mail from a certain Julius Mader, do not reply to him and pass on the letter to the respective security authorities».
^[89] In 1971, a comic book based on Sorge’s life, Wywiadowca XX wieku («20th Century Intelligence Officer»), was published in the People’s Republic of Poland to familiarise younger readers with Sorge.

There is a monument to Sorge in Baku, Azerbaijan.^[90] Sorge also appears in Osamu Tezuka’s Adolf manga. In his 1981 book, Their Trade is Treachery, the author Chapman Pincher asserted that Sorge, a GRU agent himself, recruited the Englishman Roger Hollis in China in the early 1930s to provide information. Hollis later returned to England, joined MI5 just before World War II began and eventually became the director-general of MI5 from 1956 to 1965. As detailed by former MI5 staffer Peter Wright in his 1988 book Spycatcher, Hollis was accused of being a Soviet agent, but despite several lengthy and seemingly-thorough investigations, no conclusive proof was ever obtained.

One of Aleksandar Hemon’s first stories in English is «The Sorge Spy Ring» (TriQuarterly, 1997). The 2003 Japanese film Spy Sorge, directed by Masahiro Shinoda, details his exploits in Shanghai and in Japan. In the film, he is portrayed by the Scottish actor Iain Glen. In 2016, one of Moscow’s Moscow Central Circle rail stations was named after Sorge (Zorge). A Russian television series, «Richard Sorge. Master Spy», was a twelve-episode series filmed in 2019.^[91]

Reputation[edit]

Comments about Sorge by famous personalities include:^{[92][better source needed]}

• «A devastating example of a brilliant success of espionage». – Douglas MacArthur, General of the Army^[93]
• «His work was impeccable.» – Kim Philby
• «In my whole life, I have never met anyone as great as he was.» – Mitsusada Yoshikawa, Chief Prosecutor in the Sorge trials who obtained Sorge’s death sentence.
• «Sorge was the man whom I regard as the most formidable spy in history.» – Ian Fleming
• «Richard Sorge was the best spy of all time.» – Tom Clancy
• «The spy who changed the world». – Lance Morrow
• «Somehow, amidst the Bonds and Smiley’s People, we have ignored the greatest of 20th century spy stories – that of Stalin’s Sorge, whose exploits helped change history.» – Carl Bernstein
• «Richard Sorge’s brilliant espionage work saved Stalin and the Soviet Union from defeat in the fall of 1941, probably prevented a Nazi victory in World War II and thereby assured the dimensions of the world we live in today.» – Larry Collins
• «The spies in history who can say from their graves, the information I supplied to my masters, for better or worse, altered the history of our planet, can be counted on the fingers of one hand. Richard Sorge was in that group.» – Frederick Forsyth
• «Stalin’s James Bond». – Le Figaro

In popular culture[edit]

There have been several literary and dramatic representations of Sorge’s life:

• The German Letzte Karte spielt der Tod by Hans Hellmut Kirst, published in English as The Last Card (New York: Pyramid Publications, Inc., 1967) and Death Plays the Last Card (London: Fontana, 1968).
• The German film Verrat an Deutschland [de] (1955), directed by Veit Harlan and starring Paul Muller as Sorge.
• The French docu-drama Who Are You, Mr. Sorge? (1961), written by Yves Ciampi, Tsutomu Sawamura, and Hans-Otto Meissner, starring Thomas Holtzmann as Sorge.
• Wywiadowca XX wieku (20th-Century Intelligencer), a comic book that narrated Sorge’s exploits, published in Poland in 1983.
• The American novel Wild Midnight Falls (Holt, Rinehart & Winston, 1968) in the Milo March series by M. E. Chaber, based on the supposition that Sorge was still alive and secretly active.
• The Russian novel Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь! (Kio ku mitsu! Top secret — burn in case of danger!) by Ю. М. Корольков^[94] (Yu. M. Korol’kov) (Беларусь, 1987).
• The French L’Insensé by Morgan Sportes (Grasset, 2002) translated into Japanese as Sorge hametsu no fuga (Iwanami Shoten, 2005).
• The 1997 novel Stepper by Australian Brian Castro.
• «The Sorge Spy Ring», in the 2000 short story collection The Question of Bruno by Aleksandar Hemon.
• The later chapters of Osamu Tezuka’s manga Adolf.
• The Japanese film Spy Sorge (2003), directed by Masahiro Shinoda and starring Iain Glen as Sorge.
• The Book The Man with Three Faces by German Hans-Otto Meissner, who wrote it based in his experiences as a diplomat in wartime. He met Sorge on some occasions.
• The Russian television mini-series Zorge (2019)^[95]

References[edit]

Bibliography[edit]

• Allen, Thomas; Polmar, Norman (1997), The Spy Book, New York: Random House, ISBN 0-375-70249-0
• Andrew, Christopher; Gordievsky, Oleg (1990), KGB: The Inside Story of Its Foreign Operations from Lenin to Gorbachev, New York: Harper Collins, ISBN 0060166053
• Andrew, Christopher; Mitrokhin, Vasili (2000), The Mitrokhin Archive, London: Penguin Books, ISBN 0465003125
• Messana, Paola (2011), Soviet Communal Living: An Oral History of the Kommunalka, New York: Palgrave Macmillan, ISBN 978-0-230-11016-8
• Bagley, Tennent (2013), Spymaster: Startling Cold War Revelations of a Soviet KGB Chief, New York: Skyhorse Publishing, ISBN 978-1-62636-065-5
• Deakin, F. W.; Storry, G. R. (1966), The case of Richard Sorge, London: Chatto & Windus. An early account by two leading British historians of the time. It is informed by their differing perspectives, Deakin being an authority on 20th century European history and Storry an authority on 20th century Japan.
• Hastings, Max (2015), The Secret War: Spies, Codes and Guerrillas 1939–1945 (Paperback), London: William Collins, ISBN 978-0-00-750374-2
• Johnson, Chalmers (1990). An Instance of Treason: Ozaki Hotsumi and the Sorge Spy Ring. Stanford University Press. ISBN 978-0-8047-1767-0.
• Matthews, Owen (2020). Impeccable Spy: Richard Sorge, Stalin’s Master Agent. London; New York: Bloomsbury. ISBN 978-1408857816.
• Meissner, Hans-Otto (1955), The Man with Three Faces. The True Story of a Master Spy, New York: Rinehart; translation of Der Fall Sorge (Mǖnchen: Wilhelm Andermann 1955).
• Partsch, Cornelius (Winter 2005), «The Case of Richard Sorge: Secret Operations in the German past in 1950s Spy Fiction», Monatshefte, 97 (4): 628–653, doi:10.3368/m.XCVII.4.628, S2CID 219196501
• Prange, Gordon W.; Goldstein, Donald M.; Dillon, Katherine V. (1984), Target Tokyo: The Story of the Sorge Spy Ring, New York: McGraw-Hill, ISBN 0-07-050677-9
• Whymant, Robert (1996), Stalin’s Spy: Richard Sorge and the Tokyo Espionage Ring, London: I.B. Tauris Publishers, ISBN 1-86064-044-3
• Whymant, Robert (2006) [1996], Stalin’s Spy: Richard Sorge and the Tokyo Espionage Ring, New York: Palgrave MacMillan, ISBN 1-84511-310-1
• Whymant, Robert (9 January 2007). Stalin’s Spy: Richard Sorge and the Tokyo Espionage Ring. I.B.Tauris. ISBN 978-1-84511-310-0. Retrieved 31 August 2013.
• Jochem, Clemens (2017), Der Fall Foerster: Die deutsch-japanische Maschinenfabrik in Tokio und das Jüdische Hilfskomitee, Berlin: Hentrich & Hentrich, ISBN 978-3-95565-225-8

Further reading[edit]

• Kirst, Hans Helmut. ‘Death Plays The Last Card’: The Tense, Brilliant Novel of Richard Sorge—World War II’s Most Daring Spy. Translated from the German by J. Maxwell Brownjohn. Collins Fontana paperback, 1968.
• Meissner, Hans-Otto. The Man with Three Faces: Sorge, Russia’s Master Spy. London: Pan # GP88, 1957, 1st Printing Mass Market Paperback.
• Rimer, J. Thomas. (ed.) Patriots and Traitors, Sorge and Ozaki: A Japanese Cultural Casebook. MerwinAsia, 2009. (paperback, ISBN 978-1-878282-90-3). Contains several essays on the spy ring, a translation of selected letters Hotsumi Ozaki wrote in prison, and the translation of Junji Kinoshita’s 1962 play A Japanese Called Otto.

External links[edit]

• The 2003 Japanese movie Spy Sorge about Richard Sorge’s life includes some scenes shot in Kitakyushu, including one at the West Japan Industrial Club in Tobata ward, and another (a press conference) at the Mitsui club in Moji-ko.
• Sorge: A Chronology, edited by Michael Yudell.
• Richard Sorge Stalin’s Spy In Tokyo
• The Spy Who Saved The Soviets

«Лента.ру» продолжает цикл статей о советских разведчиках, оказавшихся в центре самых важных событий мировой истории. В прошлой статье речь шла о Вильяме Фишере, известном под именем Рудольф Абель. Сегодня наш рассказ — о легендарном разведчике Рихарде Зорге. Он сумел внедриться в фашистскую верхушку в Японии и раскрыть планы Гитлера и его союзников. Зорге предупреждал Сталина о том, что Германия готовит вторжение в Советский Союз, и даже сообщил время нападения. Но к донесениям разведчика не прислушались. Его группа успешно работала в Японии на протяжении восьми лет, но в какой-то момент японцы все же вычислили Зорге. У советского руководства был шанс спасти разведчика от смерти, обменяв его на пленных японцев, но Сталин отказался сделать это.

Рихард Зорге родился 4 октября 1895 года в поселке Сабунчи, расположенном неподалеку от Баку. Повзрослев, он часто шутил, что вправе считать себя азербайджанцем.

Отец будущего разведчика Густав Зорге был немцем из семьи потомственных интеллигентов: имея инженерное образование, он сначала работал в «Товариществе нефтяного производства братьев Нобель», а потом производил буровое оборудование в собственной мастерской.

В браке с дочерью работника железной дороги Ниной Кобелевой у Густава, помимо Рихарда, росли еще восемь детей. В детстве Зорге-младший не знал русского языка — в семье все говорили исключительно на немецком.

Рихарду исполнилось три года, когда семья Зорге перебралась в Германию. Вскоре после переезда глава семейства умер, однако нужды Зорге не знали — денег у них хватало. Дома маленького Рихарда все звали Ика, а в школе — Премьер-министр, за недетскую рассудительность, любовь к чтению, решительность и независимость. Несмотря на это в учебе Зорге звезд с неба не хватал.

Школу Рихард так и не закончил — планы ему спутала начавшаяся в 1914 году Первая мировая война. Забросив учебники, Зорге вступил в ряды добровольцев немецкой армии и вскоре оказался на фронте. Воевал отважно, — получивший несколько боевых ранений, Рихард уже в 1915 году был награжден германским Железным крестом II степени за боевые заслуги.

Школа Верденской мясорубки

Годом позже боец в ранге унтер-офицера полевой артиллерии принял участие в бою, известном как Верденская мясорубка. Во время сражения Зорге серьезно пострадал от взорвавшегося снаряда и в ожидании помощи трое суток провисел на колючей проволоке.

В шаге от гибели он попал в руки хирурга в Кенигсберге. Жизнь Рихарду врач спас, но воевать он уже не мог: из-за ранения одна его нога стала короче другой. В госпитале Зорге подружился с врачом и его дочерью, которая работала медсестрой.

От них Рихард узнал о революционном движении и деятельности Ленина. Изучив вопрос, он стал убежденным противником империализма. Вернувшись домой в 1918 году и получив аттестат зрелости, будущий разведчик окончил Университет Фридриха Вильгельма (ныне Берлинский университет имени Гумбольдта), но на этом не остановился: дождавшись открытия Гамбургского университета, он блестяще защитил докторскую диссертацию на кафедре государственного права.

При этом Рихард успевал участвовать в политической жизни страны: в ноябре 1918 года присоединился к вспыхнувшему в Киле матросскому восстанию, за которым последовала революция. К слову, дух бунтарства был у Зорге в крови — его родственники по отцовской линии принимали активное участие в государственном перевороте 1848-1849 годов в Германии, а двоюродный дед Фридрих Адольф был соратником самого Карла Маркса.

За судьбой — в СССР

За политическую активность Зорге едва не расстреляли, но ограничились тем, что выслали из Берлина. Молодой человек временно обосновался в Гамбурге. Коммунистических взглядов он не оставил: стал пропагандистом, работал в расположенной близ города Аахена шахте, а затем занял должность научного сотрудника Института социальных исследований во Франкфурте-на-Майне.

Занимался Рихард и журналистикой, возглавив со временем партийную газету города Золингена. 1924 год стал судьбоносным в жизни Зорге: по приглашению побывавших незадолго до этого в Германии делегатов советской компартии, Рихард и его жена Кристина отправились в СССР.

В СССР Зорге продолжал журналистскую работу и публиковал в советской прессе статьи о революции в Германии. Спустя два года супруга Рихарда вернулась на родину, а он после развода покорил сердце начальницы одного из заводских цехов, Екатерины Максимовой, которая учила возлюбленного русскому языку.

Они поженились в 1933 году. К слову, освоить «великий и могучий» в совершенстве Рихард так и не смог: допускал ошибки в письменной и устной речи, говорил с сильным акцентом. Зато Зорге свободно владел английским и норвежским языками, неплохо читал на французском.

«Я буду рад отсюда исчезнуть»

Во время службы в Коминтерне Зорге стал разведчиком — первые его заграничные командировки периода 1927-1928 годов пришлись на Англию, Данию, Швецию и Норвегию. В 1929 году по протекции бывшей жены, знакомой с резидентом СССР в Берлине, он стал числиться за Четвертым разведывательным управлением штаба РККА.

Со своим заданием Рихард, действующий под псевдонимом Рамзай, справился отлично: за годы работы передал в Центр около 600 важных сообщений. Но самым знаменательным событием во время восточной командировки стало знакомство Зорге с убежденным пацифистом, журналистом японской газеты Хоцуми Одзаки — их судьбы тесно переплетутся во время пребывания Рихарда в Японии.

К поездке в Страну восходящего солнца разведчик стал готовиться в 1932 году, сразу же после того, как его отозвали из Китая. Возвращение в СССР было стремительным и произошло из-за того, что Зорге попал в поле зрения китайских спецслужб — пытался освободить из тюрьмы супружескую пару агентов Коминтерна.

Для командировки в Японию Зорге нужна была достоверная легенда, ради нее Рихард рискнул отправиться в охваченную профашистскими настроениями Германию. Факт того, что он жил в СССР, Зорге не афишировал, но на крайний случай подготовил легенду о том, что разочаровался в коммунизме.

Случай применить заготовку чуть было не представился разведчику, когда его узнал советник по вопросам экономики посольства Германии в СССР Густав Хильгер. Он видел Зорге с Максимовой в Москве, в Большом театре, но Рихарду удалось убедить немца, что они встречались совсем недавно в редакции одной из мюнхенских газет. Однако опасность быть раскрытым по-прежнему грозила разведчику.

Зорге довольно быстро наладил полезные связи, что давало ему возможность ехать в Японию под видом сотрудника ряда немецких изданий. Кроме того, брат Рихарда стал в Германии крупным предпринимателем и согласился, чтобы Зорге отправился в Страну восходящего солнца как представитель его фирмы.

«Меня считали роскошествующим журналистом»

Оказавшись в Токио в сентябре 1933 года, Зорге столкнулся с настороженным отношением: первое время ему приходилось постоянно отрываться от слежки, встречаясь с агентами в многолюдных магазинах и кинотеатрах. Рихард посещал выставки и спектакли, изучал быт, культуру и политические особенности страны, писал и отсылал в Германию статьи на разные темы.

Очерки пользовались большой популярностью в Берлине, где Рихард снискал славу талантливого востоковеда. В свободное от работы время журналист обзаводился дружескими связями в среде живущих в Японии влиятельных немцев, посещал всевозможные фуршеты и банкеты. Рихард тщательно создавал образ эрудированного, но ветреного человека и очень преуспел на этом поприще.

Он пользовался исключительным доверием в любых кругах, ведь заподозрить в нем советского разведчика не смог даже хорошо знакомый с Зорге высокопоставленный сотрудник немецкого гестапо.

Чтобы окончательно убедить фашистов в своей преданности, Зорге даже вступил в Национал-социалистическую немецкую рабочую партию (NSDAP) и делился с немцами некоторыми незначительными для советской разведки данными о военной промышленности и возможностях Японии.

Как-то раз к нему в гости пришел морской атташе германского посольства в Японии Пауль Веннекер и предъявил выпущенную когда-то Зорге брошюру «Роза Люксембург. Накопление капитала», которую он случайно увидел в гостях у матери друга Рихарда.

Изумленный разведчик быстро пришел в себя и пустил в ход заготовленную для Германии легенду о юношеском заблуждении в отношении коммунизма. Говорил Зорге так убедительно, что Веннекер безоговорочно поверил его словам.

К слову, не знавшие о миссии Зорге немецкие коммунисты восприняли известие о его вступлении в NSDAP как предательство и планировали ликвидировать Рихарда. К счастью, об их планах узнали члены Коминтерна и категорически запретили мстителям предпринимать какие-либо действия в отношении Зорге.

Гений разведки

Между тем в сети у разведчика оказалось около 160 человек — сами того не зная, министры, военные, промышленники и другие источники делились с Рихардом весьма ценной для советской разведки информацией.

Зорге день за днем создавал разветвленную сеть нелегальной резидентуры, в которую в итоге вошли, по разным данным, от 15 до 38 человек.

Особенно успешным оказался радист Макс Клаузен — он открыл ставшую популярной у японцев фирму по изготовлению фотокопий документов. Так, за весь срок деятельности команды Зорге было потрачено всего 40 тысяч долларов, которые выделил Центр.

Верным соратником для Рихарда стал Хоцуми Одзаки: старый знакомый, которого разведчик разыскал вскоре после приезда в Японию, к 1938 году стал неофициальным советником своего бывшего одноклассника, премьер-министра страны принца Фумимаро Коноэ.

Всякого рода техническую информацию из Москвы Зорге получал посредством курьеров. Разведчик организовал целую систему условных знаков: например, для опознания друг друга получатель и курьер должны были одновременно закурить или принести на встречу бумажные свертки определенных цветов. Еще один способ Зорге использовал в крошечном токийском ресторанчике, куда не заходили иностранцы.

Деятельность группы Зорге была направлена в первую очередь на предотвращение войны между Японией и СССР. Помимо этого, Рихард контролировал военные настроения Германии и ее союзников, в его руках оказалась важная информация о производстве авиадвигателей, черной металлургии и химической промышленности Японии. В Москву одна за другой летели закодированные радиограммы — все отправляемые сведения были тщательно проанализированы самим Зорге.

Некоторые радиограммы удалось перехватить контрразведчикам, однако понять их японцы не смогли — для составления посланий Рихард пользовался статистическими ежегодниками немецкого Рейха и постоянно варьировал шифр. Не догадывались контрразведчики и о том, что обычные точки в конце предложений отправляемых в СССР писем на самом деле являются микрофотографиями, умело размещенными в посланиях специалистами из команды Зорге.

Несмотря на то что работа Зорге высоко ценилась советским руководством, по некоторым данным, в 1937-1938 годах его хотели отозвать в Москву. В это время в стране начался период «чисток», которые проводил нарком внутренних дел Николай Ежов. Якобы чекисты заподозрили, что Рихард вступил в сговор с фашистами и начал пересылать в Центр дезинформацию. Однако выполнить требования властей предчувствующий неладное Зорге наотрез отказался, передав радиограмму.

Впрочем, по другой версии, никто Рихарда в связях с японцами не подозревал: более того, он сам просил разрешить ему вернуться в Советский Союз, но каждый раз получал отказ: найти равного по сноровке и способностям разведчика для работы в Японии не представлялось возможным.

«Прибавились шрамы — уменьшилось количество зубов»

В июне 1938 года, спасаясь от репрессий, в Японию бежал начальник управления НКВД по Дальнему Востоку комиссар госбезопасности 3-го ранга Генрих Люшков. Оказавшись в безопасности, бывший чекист тут же выложил немцам и японцам все имеющиеся у него разведданные, шифры и информацию о советских армейских частях на Дальнем Востоке.

К этому времени Рихард стал пресс-секретарем немецкого посольства — по словам Зорге, в этом назначении решающую роль сыграли его «большой запас общей информации, обширные знания Китая и детальное изучение Японии».

Новая должность открыла разведчику доступ к секретной информации — так в руках у Зорге оказались все документы с показаниями Люшкова. Он переснял все страницы и отправил снимки в Центр. Изучив данные, советское руководство в срочном порядке поменяло все кодовые таблицы, обесценив этим ходом большую часть информации от Люшкова.

В том же 1938 году миссия разведчика и его жизнь оказались под серьезной угрозой. Заядлый гонщик Зорге мчал по улицам на мотоцикле, не справился с управлением и попал в страшную аварию.

К счастью, после удара получивший сотрясение мозга и перелом челюсти разведчик не потерял сознание и сумел тайно передать бумаги и наличные примчавшемуся в госпиталь шифровальщику резидентуры Максу Клаузену.

Не медля ни минуты, Клаузен бросился на квартиру Зорге, откуда до приезда сотрудников германского посольства вынес и спрятал все компрометирующие его документы. О произошедшем Рихард распространяться не любил и в письмах к жене упоминал об аварии с юмором.

«Пока война, останусь на посту»

В 1939 году разведчик передал в Центр информацию о готовящемся японском вторжении в Монголию. Группе Зорге удалось добыть сведения о переброске японских войск, количестве военной техники, расположении на границе вражеских аэродромов, подробности плана предстоящего боя на Халхин-Голе. Атака на Монголию в итоге была успешно отбита.

При этом Рихард называл разные даты запланированной атаки: вначале речь шла о марте 1941 года, затем — о конце мая.

Виной всему были активные действия немецкой контрразведки, сотрудники которой, пытаясь утаить реальную дату нападения, распространяли дезинформацию под видом утечки секретных данных. Наиболее точным предсказанием даты нацистской атаки стало сообщение о том, что она состоится во второй половине июня 1941 года, однако этот прогноз остался без должного внимания.

Зато сообщение Зорге о том, что Япония намерена сконцентрировать свои силы против Юго-Восточной Азии и как минимум до начала 1942 года не собирается нападать на СССР, было принято со всей серьезностью. Важная радиограмма поступила 14 сентября 1941 года, когда немцы все ближе и ближе подбирались к Москве.

Кроме того, Зорге удалось дезинформировать немцев о количестве советских войск в этих регионах. Москву в итоге удалось отстоять — фашистская операция «Тайфун» была сорвана.

Трудная работа отнимала много нервов и сил. По воспоминаниям разведчика, он как-то проснулся в номере гостиницы и из-за усталости не мог вспомнить, на каком языке ему следует говорить. Однако ему быстро удалось взять себя в руки. В своих сообщениях Зорге снова просил о возвращении в Москву.

В японских застенках

Однако планам и мечтам Зорге сбыться было не суждено: 18 октября 1941 года разведчика арестовали в его доме, расположенном на Нагасаки-мати. Задержаны были и многие члены его группы. Каким образом контрразведке удалось рассекретить Рихарда, до сих пор остается загадкой.

К слову, до суда Мияги не дожил, он был замучен на этапе допросов. По другой информации, японцам удалось установить прямую связь разведчика с сотрудниками советского посольства.

Рихард признался в своих коммунистических взглядах, но не отказался от них. Он взял на себя всю ответственность: пытался выгородить участников своей группы, что, впрочем, не спасло их от тюремных сроков. Между тем весть об аресте Зорге вызвала недоумение и возмущение в вермахте — большую роль в создании Рихарду образа оговоренного японцами честного человека сыграл его приятель генерал-майор Ойген Отт.

Будучи послом Германии, он безгранично доверял Зорге и порой даже оставлял его одного в своем кабинете, чем сразу пользовался Рихард: фотографировал лежащие на столе секретные документы. Отт понимал, что его связь с советским разведчиком не останется безнаказанной, и старательно убеждал руководство в невиновности Зорге.

Поэтому поначалу фашисты требовали, чтобы японцы отпустили их «соратника». Однако после того, как сотруднику абвера на Дальнем Востоке Ивару Лисснеру были предоставлены документы и материалы допросов участников группы Зорге, нацисты сменили позицию и начали настаивать, чтобы предателя выдали Германии. В этом немцам было отказано. Отт, хоть и избежал сурового наказания, вынужден был уйти в отставку.

«Решение о казни далось нелегко»

По некоторым данным, правительство Японии вело переговоры с Иосифом Сталиным об обмене разведчика на несколько пленных японцев. Однако генералиссимус не пошел на эту сделку: в военное время любое сотрудничество с врагом страны-союзники могли расценить как предательство.

Вместе с верным соратником Одзаки Зорге приговорили к смертной казни через повешение. Приговор выносил знакомый Одзаки еще со времен учебы в университете Токио судья Такада Тадаси.

Пока шло следствие по делу Зорге, в СССР по ложному доносу о связях с фашистами была арестована и сослана в Сибирь его жена Екатерина Максимова. Печальную роль в этом сыграло ее происхождение — она, как и ее муж, была наполовину немкой.

Жизнь Максимовой закончилась трагически: она не перенесла тяжелого лагерного быта и скончалась летом 1943 года. Исполнения судебного вердикта разведчик ждал в тюрьме Сугамо, состоялось оно в день 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, 7 ноября 1944 года.

По легенде, последними словами знаменитого разведчика, которые он произнес на японском языке, стали «Да здравствует Красная армия! Да здравствует Коминтерн!». Смерть разведчика была зафиксирована спустя восемь минут после казни — все это время тюремный врач прослушивал у Зорге сердцебиение. В этот же день был повешен и Одзаки.

Пророк Перл-Харбора

В 1951 году правительство США пыталось обвинить Рихарда в том, что он косвенно способствовал организации нападения японской авиации на американскую военно-морскую базу Перл-Харбор.

Однако весомых доказательств причастности разведчика к атаке найти так и не удалось: в день гавайской атаки Зорге уже два месяца находился в тюрьме, да и в его последних радиограммах в Центр речи о нападении на Перл-Харбор не шло.

Молчать он не стал: через участника своей группы серба Бранко Вукелича Рихард передал одному из американских журналистов несколько ценных документов. Исходя из содержимого следовало, что вероятность того, что Япония нанесет свой удар по США, весьма высока. Эти сведения американским правительством были проигнорированы.

Могила Героя Советского Союза

Рихарда Зорге похоронили в общей могиле на тюремном кладбище. Спустя пять лет останки разведчика нашла его японская возлюбленная Ханако Исия. После казни она не теряла надежды найти его могилу.

Обратив внимание на останки человека, напоминавшего иностранца, мужчина спрятал тело и связался с Ханако. Она опознала разведчика по следам старых травм на ноге и надетым в день казни круглым очкам. Свой последний приют Зорге нашел на кладбище Тама.

Вскоре после этого история разведчика стала достоянием общественности, и Исия стала получать пенсию как вдова погибшего при исполнении служебных обязанностей офицера. В 1964 году правительство СССР присвоило Рихарду Зорге звание Героя Советского Союза посмертно.

После кончины Ханако и ее племянницы родственники оформили документы о передаче прав на захоронение посольству России в Японии. На могиле легендарного Рамзая установлен мемориал, где перечислены имена его соратников.

Вот только некоторые важнейшие сведения, переданные за эти годы в московский Центр.

Зорге назвал точную дату нападения Германии на СССР.

Зорге сообщил о том, что Япония в 1941 году не собирается вступать в войну с Советским Союзом.

Зорге сумел во многом перевернуть ход Второй мировой войны: под влиянием в том числе группы Рамзая Токио принял решение разгромить вооруженные силы США на островах. Тем самым Штаты были вынуждены объявить войну Японии, став активными участниками антигитлеровской коалиции.

Как же все-таки японцы вышли на Рамзая?

Рассекреченные подробности пыток

На этот счет существует множество версий, причем у каждой спецслужбы наготове собственная. Но дополнительный свет проливают на трагедию разведчика совсем недавно рассекреченные «Трофейные японские документы о деятельности Рихарда Зорге и его группы». В том числе протоколы допросов Зорге и его товарищей. В них подробнейшие характеристики изуверов, истязавших разведчиков. Следователи соревновались друг с другом в жестокости, а высокие чины отстраняли от работы тех, кто, по их мнению, проявлял к обвиняемым чудившееся палачам великодушие.

Особенно поражают представления к награждениям — чем чудовищнее пытки, тем выше награда.

И, быть может, пришла пора признать, что пытки сломали многих. Выдержать их было не в человеческих силах. Как только следователи чувствовали, что низший полицейский чин устал избивать, мучить узника, его заменяли на другого палача.

Первым, судя по «Трофейным документам», не выдержал радист Макс Клаузен. Вырвали признание из югослава Вукелича. В конце концов признался Одзаки, подписав протокол допроса: да, являлся членом группы, боровшейся не против своей страны, а за свободную Японию. И даже из железного Мияги выбили слова, нет, не раскаяния, а, наоборот, гордости: он, коммунист, вместе с товарищами сражался против фашизма.

Назвал цель, ради которой рисковал жизнью, и Зорге.

Но не торопитесь обвинять Рамзая в слабоволии. Зорге признал, что является коминтерновцем. Избрал тактику защиты. Его главный враг — фашизм, против которого он и сражался. Стараясь выгородить членов группы, Рамзай взял всю вину на себя, сознательно преуменьшив роль остальных.

29 сентября 1943 года судьи вынесли приговор: Зорге и Одзаки — к смерти через повешение, Клаузена и Вукелича — к пожизненному заключению. Анна Клаузен получила семь лет.

Жизнь на волоске

Жизнь Зорге висела на волоске еще в начале 1930-х. Тогда покушения на него собирались совершить… немецкие коммунисты. Товарищи по партии не простили Рихарду «измены». Как мог он, твердый коммунист, сражавшийся на баррикадах и отсидевший в тюрьме, вдруг изменить марксистским убеждениям и вступить в Национал-социалистическую рабочую партию Германии? Проделать путь от коммуниста до нациста? И даже вступить в 1933 году в НСДАП?!

Откуда соратникам было знать, что их верный друг выполнял тяжелейшее задание Коминтерна и Москвы по внедрению в нацисты…

Партийный приговор «отступнику» был вынесен: ликвидировать как предателя. Однако по существовавшим правилам компартия Германии уведомила о своем решении Коминтерн. Там ужаснулись. Забили тревогу. Категорически запретили приводить приговор в исполнение.

Немецкие коммунисты не успокоились. Снова попросили санкцию на ликвидацию. И снова… Конечно, им отказывали, но и это представляло опасность для советского разведчика. А вдруг кто-то из осведомленных людей будет захвачен фашистами и, не выдержав допросов в гестапо, станет предателем? Да просто проговорится…

Знал ли Рихард, что на него ведут охоту немецкие коммунисты? У меня нет ответа.

Зато вполне очевиден ответ на вопрос: что стало бы с Зорге, вернись он в СССР, как предлагало московское начальство, в 1937-1938 годы. Скорее всего, Рамзай разделил бы трагические судьбы сотен коллег по профессии. Он отклонил приказание Центра под вполне объективным предлогом, но этого хватило, чтобы возник так называемый вопрос о доверии к Зорге.

Примером отношения к нему накануне войны может служить телеграмма за подписью «Директор» (читай военной разведки):

«Дорогой Рамзай! Внимательно изучив присланные материалы за 1940 год, считаю, что они не соответствуют поставленным задачам».

Зорге, тратившего по существу собственные деньги на обеспечение работы резидентуры (Центр наложил финансовые ограничения), упрекали и в том, что он слишком щедро расходует государственные средства на оплату японских и прочих иностранных источников в Токио. «Мудро» предлагали сократить расходы на агентов…

И только после катастрофы 22 июня 1941 года к Зорге начали вновь прислушиваться. В токийском театре, который посещали в основном европейцы и где даже вездесущей японской наружке за всеми было не уследить, ему назначили встречу со связником советской военной разведки. Место для этого было, простите за пикантную подробность, самое незаметное — мужской туалет. Тут Зорге и сообщили, что всю его группу отметят высокими наградами, а урезанное финансирование обязательно увеличат.

Но Рамзай и тут проявил не строптивость, а честность. Перебил связника, пренебрегая его высоким статусом. Сказал, что вся его группа — коммунисты, ни один не трудится ради денег и наград. И задал вопрос, который стоило оставить при себе: почему игнорировали его предупреждения о начале войны?

Вернувшись в Москву, связник проинформировал вышестоящих о состоявшемся разговоре. Поведение Рамзая вызвало недовольство. Но санкций за откровенность не последовало. Не до того было: немцы рвались к Москве. От Рамзая с тревогой ждали информации о том, нападет ли на нас Япония.

Это был не первый случай, когда случайное стечение обстоятельств уберегло Рамзая.

Его проворонил немецкий советник…

В его карьере был момент, когда провал казался неминуем. В 1933 году в Берлине злой рок явился на прощальный перед отъездом в Токио ужин прессы в лице некого Густава Хильгера, приглашенного по совету одного из покровителей Зорге. Всмотревшись в лицо будущего корреспондента в Токио, тот без предисловий осведомился: где я мог раньше видеть доктора Зорге? И сам же ответил: кажется, месяца четыре назад в Большом театре в Москве. И даже припомнил, что Рихард был с очаровательной спутницей.

Память не подвела Хильгера — многолетнего заместителя заведующего отделом торговой политики, советника по вопросам экономики посольства Германии в СССР. А по некоторым свидетельствам, и опытнейшего разведчика. В тот день Зорге действительно пригласил жену Катю Максимову в Большой — так они отметили вступление в брак (пусть официально и не оформленный)…

Рихард вывернулся. «Вспомнил», что они действительно совсем недавно виделись с Хильгером в редакции мюнхенской газеты. Привел имя человека, который присутствовал при той мимолетной встрече — своего собственного брата, как и он, Рихард, доктора наук. Брат, конечно, подтвердил бы его слова.

Хильгеру достаточно было заглянуть в полицейский архив и проверить, что за журналист отправляется в Японию. Но этого не сделали и высокие фашистские бонзы, отправлявшие Зорге в Японию. А ведь за годы, проведенные в Москве, Рихард написал под собственной фамилией три публицистических книги, понятно какого направления. Можно только предполагать, почему немецкая контрразведка проворонила это. В Германии сменилась власть, нацисты не сразу взялись за старые архивы. На всякий случай для Зорге была заготовлена версия: он разочаровался в юношеских увлечениях левым движением, повзрослев, полностью разделяет идеологию национал-социализма…

Но, к счастью, он воспользовался этой не вполне убедительной версией лишь однажды, уже после Хильгера. Тогда советского разведчика пощадил (а может, до конца не понял всего ему внезапно открывшегося) морской атташе германского посольства в Японии Пауль Веннекер.

… и проглядел морской атташе

Веннекеру, приехавшему в отпуск из Токио в Германию, пришла в голову мысль навестить мать друга Рихарда. Мама ушла накрывать на стол, а морской атташе, копаясь с ее разрешения в домашней библиотеке друга, случайно наткнулся на написанную Зорге еще 13 лет назад брошюру о Розе Люксембург. Сугубо марксистский подход фашиста-единомышленника к изложению событий поразил Веннекера. Если бы брошюру нашли гестаповцы, концлагерь грозил бы всем родственникам Зорге, а уж автору…

Веннекер привез книжечку в Токио и отдал Рихарду. Тот на глазах Пауля тотчас сжег ее. Но все же не избежал вопроса: «Ты, Рихард, коммунист?» Зорге отшутился: мол, давным-давно был, как и многие молодые, розовым и глупым.

Веннекер шутку принял. Уже осенью 1941го, когда Рамзай почувствовал, что кольцо вокруг его группы сжимается, он сложил в саквояж все наиболее ценное. Даже некоторые секретные бумаги. И отнес в дом Пауля Веннекера. Как объяснить этот поступок? Высшей степенью доверия? Узнав об аресте Рихарда, ошарашенный атташе не потащил саквояж в посольство. Чем это могло для него закончиться? Но он взял и сжег бумаги.

Что это было? Забота о собственной шкуре или товарищеский жест? А может, жест сочувствующего? Или, что ничем и никак не доказано, поступок соратника?

В группе Рамзая было четверо приехавших в Японию иностранцев. Остальные — японцы: бизнесмены, государственные служащие, военные, ученые, журналисты. На них работали втемную или по идеологическим убеждениям 160 источников. Самая важная птица — ни о чем не подозревавший принц и премьер-министр Коноэ.

Как при таком огромном количестве источников, агентов и агентов влияния за восемь с лишним лет не произошло ни единой утечки? И все-таки кто вывел японцев на группу Рамзая? Давайте рассмотрим все версии — их, по моим подсчетам, пять.

ПЕРВАЯ ВЕРСИЯ

Художник Етоку Мияги

Дело Рамзая было раскрыто в Японии не военной контрразведкой, а политической охранкой. Эта служба, работавшая «по коммунистам», случайно вышла на художника-коммуниста Мияги. Он был завербован нашими в США, где жил до конца 1932 года. Тогда-то начальнику военной разведки Яну Карловичу Берзину пришла мысль использовать Мияги в Японии для помощи резиденту Рамзаю. Осенью 1933 года его посылают на связь с Зорге. И все бы ничего, но каждый коммунист на территории Японии был тогда под особым присмотром. Один из них после банальной квартирной склоки со страху сболтнул что-то про Мияги в полицейском участке…

Так художник попал «под колпак». Очень быстро выяснилось, что Мияги — действительно коммунист, да еще сующий нос куда не надо, и к тому же общающийся с иностранцами. «Топтуны» установили: художник постоянно встречается с корреспондентом уважаемых немецких газет Рихардом Зорге. Что может быть общего между коммунистом и нацистом, не вылезающим из немецкого посольства?

Охранка незамедлительно передала Мияги контрразведке. С него и начались аресты. Когда за художником пришли, он, все поняв и стремясь избежать неминуемых пыток, совершил харакири. По одной версии — с помощью самурайского меча, с которым ему позировали натурщики. По другой — воткнул в живот старинный нож. Но художника доставили в тюремную больницу и откачали. Тогда он ухитрился, обманув охрану, выброситься с третьего этажа. Но и на этот раз самоубийство не удалось.

Мияги не суждено было умереть легкой смертью. Его допрашивали с неимоверной жестокостью. Тюремщики прозвали художника фанатиком. Етоку терял сознание, его обливали водой, снова били. В бреду звал умершего отца и жену.

Во время следствия Мияги сделал заявление. Вот часть его:

«Понимая, что главная задача заключается в том, чтобы избежать войны между Японией и СССР, я принял решение вступить в организацию, как простой солдат. Я принял участие в ней, отдавая себе отчет, что в военное время буду приговорен к смерти». Мияги проявил себя стоиком.

Неизлечимо больной, страдающий от туберкулеза в последней его стадии, он скончался в тюрьме 2 августа 1943 года.

ВТОРАЯ ВЕРСИЯ

Коммунист Рицу Ито

В эту версию, судя по токийским изданиям, верят сами японцы, а натолкнули их на нее американцы. Группу Зорге якобы выдал один из руководителей японской компартии Рицу Ито. Формальных доказательств нет. Есть лишь ссылка на протокол допроса Ито, который действительно был знаком с Мияги. Допрос вели «умело», и Ито не выдержал, назвав двоих коммунистов: женщина случайно оказалась одной из малозначащих помощниц Зорге, вторым был все тот же художник.

Когда после войны Рицу Ито пытались допросить его товарищи по компартии, он сбежал в Китай. Но и там бывшие соратники его нашли. Они вроде бы даже просили уничтожить Ито, как предателя, но гуманные китайцы лишь засадили его за решетку на 27 лет. Ито, как ни странно, выжил, вернулся в Японию, где заклейменный врагом собственными соратниками скончался в преклонном возрасте, так ни в чем и не признавшись.

Эпизод с Рицу Ито видится совместной японо-американской попыткой дискредитировать коммунистов, представлявших в конце 1940-х — начале 1950-х годов определенную силу и имевших в Японии немало сторонников. Если Ито действительно под пытками кого-то и выдал, то именно двух коммунистов, никак не подозревая о глубоко законспирированной группе Рамзая.

ТРЕТЬЯ ВЕРСИЯ

Американский след

Эта версия выглядит достаточно правдоподобно. В начале 1940-х в Токио с подозрительностью смотрели на все с клеймом «сделано в США». Полицейские составили список японских граждан, которые, проведя годы в Штатах, вернулись домой. Время от времени проводилась выборочная проверка каждого такого «американца». Настал и черед Мияги. А дальше все, как следовало ожидать.

Без всяких предателей-коммунистов и стукачей-соседей засекли его регулярные встречи с Одзаки. Они охранку насторожили. Когда поняли, что больной туберкулезом соотечественник встречается еще и с югославским журналистом Вукеличем, и с немцем из пресс-службы германского посольства, поднялся переполох.

На исходе второй недели слежки выяснилось, что после этих встреч доктор Зорге спешит в дом коммерсанта Клаузена. Тот самый дом, в котором, как свидетельствовал пеленгатор, работала рация. Почерк радиста совпадал с тем, что действовал поблизости от жилищ Зорге и Вукелича.

Сомнения почти отпали. Хотя оставались спорные моменты, было решено взять Мияги и Одзаки, а затем остальных.

ЧЕТВЕРТАЯ ВЕРСИЯ

Запеленгованная рация

Еще одна точка зрения высказана полковником разведки, писателем Анатолием Георгиевичем Смирновым в его книге «Висбаден» всегда на связи», в которой профессионально разбирается деятельность Зорге. Книга вышла в 2012 году в издательском доме Дальневосточного федерального университета. Может, из-за гигантских нашенских расстояний она не добралась в нужном количестве до Москвы и заслуженной известности недополучила. А зря. «Висбаден» — это Владивосток, в котором и принимали радиошифровки из Токио. И было их столько, особенно в начале Великой Отечественной войны, что японцы рацию запеленговали, установили радиста и его друзей.

Смирнов уверен, что это и стало решающим фактором в разоблачении всей группы.

Не берусь судить, так ли, и считать, что это утверждение из разряда неоспоримых.

Здесь тоже нет однозначных ответов. Группа Рамзая действовала в Токио больше восьми лет. Огромный срок именно для организованной группы, передающей свои сообщения в основном при помощи радиосвязи. Примеры подобной живучести разведгрупп редки. Но японцы вышли на радиостанцию только в последние 16 месяцев работы группы — в 1940-1941-м. И то лишь потому, что объем радиопередач резко возрос. Рихард и его люди сознательно отбросили постоянно проявляемую раньше осторожность. Надвигалась война с Германией, и они понимали ценность своих сообщений. Откладывать их, переносить на потом было губительно для СССР. И товарищи Зорге сознательно рисковали.

Нежданную помощь в разоблачении группы Рамзая профессионалам из японской контрразведки оказали местные радиолюбители. Какую же они проявили настырность! Это их усилиями Клаузен и попал под колпак. В его присутствии в доме был нагло проведен несанкционированный обыск, правда, ничего не давший.

Но дотошные японцы почерк радиста изучили досконально. Были уверены, что он принадлежит одному, лишь одному и очень квалифицированному специалисту. И если даже радиостанция пеленговалась в разных точках, радист оставался тот же. Радиус поисков сужался. Все передачи в отличие от прошлых лет велись из дома немца Зорге, его соотечественника коммерсанта Клаузена или югославского журналиста Вукелича.

Офицер японской контрразведки явился в немецкое посольство с предупреждением: подданные Германии занимаются в Токио деятельностью, несовместимой с официальным пребыванием в стране. Самоуверенные немецкие дипломаты дали решительный отлуп «этим наглым японцам». Посол Отт в разговоре с Зорге обвинил их в шпиономании.

Наверное, развязка могла бы наступить и быстрее, если бы японская контрразведка смогла точнее оценить все имеющиеся в ее руках данные. Но японцы с трудом представляли, что угроза может исходить от разведки дружественной Германии. С СССР Япония воевать в данный момент не собиралась. Значит, остаются США, граждане которой и вызывали главные подозрения у Токио.

ПЯТАЯ ВЕРСИЯ

Цепь случайностей

Эту классическую версию только в 1995 году — и в мягкой форме — обозначили бывшие непосредственные руководители Зорге из военной разведки. По этой версии, на Рамзая вышли случайно. Его никто не выдавал и не предавал. Просто группа работала очень долго. И лишь цепь случайностей, а вовсе не допущенные ошибки или предательства, на девятом году активнейшей деятельности привела Зорге к неизбежному концу.

Хочется в это верить. Уж очень славных, достойных людей собрал резидент военной разведки Рихард Зорге под красные знамена, которые на допросах назвал коминтерновскими.

P.S.

Не все арестованные по делу Зорге понесли наказание. Один из информаторов Одзаки, 46-летний Кен Инукаи — богатый землевладелец, член японского парламента и сын премьер-министра Японии Цуесси Инукаи, убитого в 1932 году, был помилован. Помогла принадлежность к японской правящей верхушке. После войны Кен Инукаи даже занимал пост министра.

Еще один участник группы, Сайондзи Кинкадзу, сын князя Сайондзи Киммоти, был советником в кабинете министров Японии. Ввиду высокого происхождения и занимаемого поста осужден на три года тюрьмы условно.

Рихард Зорге (Richard Sorge) родился 4 октября (22 сентября по старому стилю) 1895 года в Баку.

Отец Рихарда, Густав Вильгельм Рихард Зорге, основал в Баку собственную фирму, занимавшуюся созданием буровой техники.

В 1898 году семья Зорге вернулась в Германию.

Рихард обучался в реальном училище в Берлине, которое окончил экстерном в 1915 году.

Рихард Зорге: блестящий разведчик, влиятельный журналист

В 1914 году вступил добровольцем в немецкую армию и принял участие в Первой мировой войне. На полях сражений был трижды ранен. В 1916 году за участие в боях он был награжден Железным крестом второй степени. Демобилизовался из армии в январе 1918 года.

В 1916-1919 годах Рихард Зорге учился на философском факультете в Берлинском университете Фридриха Вильгельма, на факультете общественных наук в Кильском университете. В 1919 году в Гамбургском университете защитил диссертацию «Имперские тарифы Центрального союза немецких потребительских обществ».

В 1917-1919 годах был членом Независимой социал-демократической партии. В 1919 году вступил в Коммунистическую партию Германии.

В 1917-1919 годах был агитатором в Киле и Гамбурге, затем с 1919 по 1920 год как член компартии — агитатором в Рейнской области.

В 1922-1924 годах — преподаватель партийных курсов и редактор партийной газеты в Вуппертале и Золингене.

В 1924 году Зорге уехал в Москву и принял советское гражданство. В 1925 году вступил в Российскую коммунистическую партию большевиков — РКП(б).

В 1925-1929 годах занимался научной работой в Институте марксизма-ленинизма.

Как инструктор Коминтерна в 1927-1929 годах посетил ряд зарубежных стран — Данию, Швецию, Норвегию, Англию, Ирландию, неоднократно бывал в Германии.

В 1929 году Рихард Зорге был завербован руководителем советской военной разведки Яном Берзиным и выполнял задания за границей.

Работал под псевдонимами — Ика Рихардович Зонтер, Рамзай, Инсон и др.

После легализации в Германии в октябре-декабре 1929 года успешно действовал в Китае в 1930-1932 годах — сначала в качестве вербовщика-осведомителя, затем резидента.

В Китае Зорге создал агентурную сеть, передававшую ценную информацию.

Вернувшись из Китая в Германию, Зорге наладил связи с военной разведкой и гестапо, вступил в Национал-социалистическую рабочую партию Германии (НСДРП).

В 1933-1941 годах работал в Японии в качестве резидента. С 1933 года был собственным корреспондентом газеты «Франкфуртер цайтунг» в Токио. Зорге завоевал авторитет высококлассного журналиста-аналитика, стал ведущим немецким журналистом в Японии, часто публиковался в нацистской прессе.

Накануне войны Рихард Зорге занял пост пресс-атташе германского посольства в Токио. Всесторонне образованный, с прекрасными манерами и знанием многих иностранных языков, Зорге завел широкие связи с немецких кругах и был вхож в высшие круги нацистского посольства.

Он создал в Японии разветвленную разведывательную организацию антифашистов-интернационалистов, которая собирала важную информацию о планах фашистской Германии и Японии перед началом Великой Отечественной войны и в ее начальный период. Благодаря их деятельности, советское командование получало важную информацию о планах вермахта.

Смысл работы Зорге заключался в предотвращении возможности войны между Японией и СССР, что им было блистательно исполнено. Осенью 1941 года Зорге сообщил, что Япония не вступит в войну против СССР, а будет воевать на Тихом океане против США, это позволило СССР перебросить войска на запад.

За четыре месяца до нападения Германии на Советский Союз Зорге информировал советское правительство о дате начала Великой Отечественной войны.

18 октября 1941 года Рихард Зорге и его помощники были арестованы японскими властями. В сентябре 1943 года Зорге был приговорен к смертной казни.

7 ноября 1944 года он был казнен в токийской тюрьме «Сугамо». Похоронен в Токио на кладбище Тама.

В 1964 году Рихарду Зорге посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.
Именем Зорге названы улицы в Москве, Липецке, Казани, Уфе, Ростове-на-Дону, Астане, Новосибирске, Санкт-Петербурге.

В Баку, где родился разведчик, существует дом-музей Зорге, его именем названа одна из главных улиц города.

Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников