Роль центральных органов исполнительной власти в латинской америке: значение для России
Колотева Вероника Григорьевна — аспирантка Института философии Российской академии наук.
В 90-х годах в ряде суперпрезидентских республик (в частности, в Бразилии, Аргентине, Венесуэле, Перу) были сделаны шаги в сторону сбалансированного распределения сфер влияния между ветвями власти. По мнению значительного числа политологов-международников, под категорию «суперпрезидентская республика» подпадают и некоторые страны, образованные после распада СССР, в частности государства Средней Азии, а некоторые склонны считать, что и Российская Федерация. Такая аналогия проводится неслучайно, так как Президент в Российской Федерации наделен широкими властными полномочиями.
В ряде латиноамериканских стран граница между суперпрезидентской республикой и диктатурой, прикрываемой конституционными рамками, довольно условна. Вместе с тем суперпрезидентская республика не является прямым аналогом диктатуры. Она базируется на догмах обычной президентской республики, но с добавлением ряда черт откровенной диктатуры. Это особый конгломерат традиционной президентской формы с полудиктаторским правлением, снабженным рядом специфических особенностей <1>.
<1> Орлов А.Г. Политические системы стран Латинской Америки. М., 1982.
Во всех латиноамериканских президентских республиках президент наделен очень широкими полномочиями. В его собственную компетенцию зачастую входит назначение и увольнение федеральных министров, осуществление высшего руководства государственной администрацией; он санкционирует, издает законы и распоряжается об их опубликовании, имеет право накладывать вето на принятые конгрессом законы, руководит внешними сношениями государства и аккредитует дипломатических представителей, ставит в известность конгресс о заключении международных договоров и соглашений <2>.
<2> Иностранное конституционное право / Под редакцией проф. В.В. Маклакова. М., 1997.
Исторически и традиционно сложившаяся форма государства в странах Латинской Америки была во многом обусловлена пережитками колониального прошлого, которые дополнялись заимствованными у развитых стран чертами. Вместе с тем форма государства и особенно форма правления имеют много специфического, присущего латиноамериканским странам <3>.
<3> Орлов А.Г. Политические системы стран Латинской Америки. М., 1982.
В недалеком прошлом (в 1980-х гг.) политическая обстановка в Латинской Америке оставалась напряженной. Вспомним о краткосрочной войне Великобритании и Аргентины из-за Фолклендских о-вов в 1982 г., о фактически гражданских войнах в Никарагуа и Сальвадоре, за которыми, с одной стороны, стояли США, а с другой — СССР и Куба. Непростая обстановка складывалась и вокруг Кубы, подвергавшейся политической и экономической изоляции со стороны самой могущественной страны Америки — США. Но в 1990-х гг. произошли заметные перемены к лучшему. Некоторые диктаторские режимы уступили место демократическим. В результате политическая карта региона стала более стабильной, хотя рецидивы прошлого случаются до сих пор. Так, в апреле 2002 г. в Венесуэле военными был свергнут законно избранный президент Уго Чавес. Но этот акт оказался мимолетным, поскольку Чавес почти сразу же вернулся на свой пост <4>.
<4> Максаковский В.П. Географическая картина мира: В 2 кн. Кн. 2: Региональная характеристика мира. М., 2004.
Таким образом, в начале XXI в. в Латинской Америке существует 33 независимых государства (из них 12 — в составе Содружества, возглавляемого Великобританией). Все они имеют республиканский строй, за исключением Кубы, которая единственная из стран региона относится к числу социалистических государств.
Имеются достаточные основания для утверждения того, что президентская форма правления была заимствована у США, перенесена и спроецирована на латиноамериканскую действительность. Наличие такой формы правления в странах Латинской Америки считается традиционно узаконенным.
По аналогии с другими конституциями республик, в том числе и президентскими, латиноамериканские конституции запрещают пересмотр статей основных законов о форме правления. Однако существует мнение, что сильная президентская власть — фактически единственная основа республиканской формы правления, которая может функционировать в латиноамериканских странах. Этот тезис во многом опирается на авторитарные традиции колониального периода, когда требование абсолютного повиновения персонально губернаторам и другим высшим чиновникам, назначаемым метрополией, являлось обязательной нормой, несоблюдение которой граничило с государственной изменой и другими тяжкими преступлениями.
Характерно, что на протяжении длительного периода это была почти единственная известная латиноамериканским странам система государственного управления. В течение столетий традиции и обычаи беспрекословного повиновения единоличным правителям, принцип персонификации руководства насаждались колониальной администрацией с использованием всех возможных политических, идеологических и военных средств. Результатом таких методов господства явилось то, что переход от колониальной системы управления к формально-юридической независимости застал латиноамериканские страны практически неподготовленными к восприятию какой-либо иной государственной формы, кроме президентской республики. При этом немаловажную роль сыграли такие факторы, как чрезмерная концентрация государственной власти в руках отдельных личностей, беспорядок в политической и экономической областях, оставленные в наследство латиноамериканским народам системой колониального господства, и т.д.
Отсутствие эффективного контроля за осуществлением главой государства своих обширных полномочий в значительной степени способствовало установлению особой формы президентской республики. Эта форма правления, возникшая и оформившаяся в первые годы существования независимых латиноамериканских государств, явилась результатом исторического развития и отразила сложные политические и экономические отношения, существовавшие на континенте.
К другим факторам, способствовавшим установлению суперпрезидентской формы правления, следует отнести конституционное закрепление обширных полномочий главы государства и их реальное осуществление на практике. Тексты латиноамериканских конституций, как правило, провозглашают президента главой государства, в некоторых случаях он, согласно тексту конституции, должен «олицетворять нацию» (напр., Перу). По Конституции Аргентины 1853 года президент республики является «верховным главой нации». Таким образом, даже номинальные полномочия президента в качестве «главы нации» подчеркивают значимость президентской власти. Помимо поста главы государства, президент, как правило, одновременно занимает и пост главы правительства.
Кабинет министров в большинстве латиноамериканских стран — простой исполнитель воли президента, поскольку все назначения высших должностных лиц, включая членов кабинета министров, осуществляются президентом по собственному усмотрению. Он же обладает полномочиями по официальному отстранению этих лиц от должности. Как правило, президент может формировать правительство только из представителей своей партии, безотносительно к тому, обладает ли эта партия в момент формирования правительства большинством мест в парламенте или она представляет партию меньшинства. Фактически это означает, что результаты парламентских выборов не оказывают прямого влияния на структуру, состав, полномочия и направление основной деятельности правительства, его административно-бюрократического аппарата. На практике решение всех этих вопросов является прямой прерогативой президента, что также неизмеримо способствует его возвышению и господствующему положению в системе государственных органов.
Конституционные положения предоставляют президенту полномочия верховного главнокомандующего вооруженными силами страны. А это обстоятельство в условиях Латинской Америки, где армия часто играет решающую роль в политической жизни, имеет громадное значение для установления конституционного статуса президента.
Усиление полномочий президента на практике осуществляется и путем включения в тексты конституций норм, регулирующих введение чрезвычайного положения. Обычно по конституции президент лично обладает правом объявлять чрезвычайное положение в стране или на части ее территории. Основаниями могут послужить внешняя агрессия, международная война, серьезные внутренние потрясения. В этих чрезвычайных обстоятельствах президент обязан предпринимать соответствующие действия, включающие и приостановку конституционных гарантий. Президент Эквадора, например, в соответствии с конституционными положениями наделяется рядом чрезвычайных полномочий. Ему предоставлено право объявлять мобилизацию, использовать «общественные силы» в случаях, когда этого требуют интересы безопасности, вводить чрезвычайное положение в стране. В случае неизбежной внешней агрессии, войны, тяжелого «внутреннего потрясения» или катастрофы президент, уведомив палату представителей, если она заседает, или суд конституционных гарантий, осуществляет следующие полномочия:
- объявляет досрочный сбор налогов;
- в случае международного конфликта или неизбежного вторжения направляет на нужды обороны средства государственной казны, предназначенные для других целей, кроме здравоохранения и социального обеспечения;
- меняет резиденцию правительства, используя любой район национальной территории;
- временно закрывает или дает разрешение на закрытие портов;
- устанавливает предварительную цензуру средств массовой информации;
- приостанавливает действие конституционных гарантий, но ни при каких условиях не может отменить право на жизнь и личную неприкосновенность граждан Эквадора, высылать их за пределы столицы, провинции или отдельного района, в которых они проживают;
- объявляет об установлении района безопасности национальной территории в соответствии с законом.
Конституции некоторых стран разрешают ввести на период чрезвычайного положения ограничения и на свободу деятельности самого президента. В тех случаях, когда объявляется осадное положение на территории, охваченной беспорядками или нападением извне, приостанавливается действие конституционных прав и свобод граждан. «Однако президент в период этой приостановки не может ни присуждать к наказаниям, ни применять их», — говорится в Конституции Аргентины. Конституционные положения о военных и чрезвычайных полномочиях президента в комплексе составляют важнейший фактор, определяющий сильную президентскую власть в странах Латинской Америки <5>.
<5> Орлов А.Г. Политические системы стран Латинской Америки. М., 1982.
Давняя традиция отождествлять фигуру президента в суперпрезидентских республиках с вождем нации, рассматривать политического лидера прежде всего как личность, а не как выразителя идеологической программы той или иной партии либо группы в итоге привела к тому, что институт президентского правления утратил свой первоначальный смысл, став символом почти целиком вертикальной системы власти, что зачастую усугублялось личными качествами главы государства, а также многолетним правлением авторитарных режимов, приходивших к власти неконституционным путем. Хотя в некоторых странах, например в Боливии, в период демократического плюрализма (начиная с 1980-х годов), когда функции исполнительной и законодательной власти пришли в относительное равновесие, были заключены политические соглашения, признающие необходимость управления страной при поддержке конгресса. Система образования парламентского большинства, с одной стороны, обеспечила связь с исполнительной властью и контроль со стороны президента, но с другой — вновь привела к полной зависимости одной ветви власти от другой <6>.
<6> Карлос Д. Меса Хисбет. Президентское правление в Боливии: между силой и законом (сокращенный вариант). М.: ИЛА РАН, 2006.
Несмотря на то, что в политической и государственной жизни латиноамериканских стран период сильных личностей фактически прошел и большинство из них сошло со сцены, механизм сильной президентской власти остался, а способы ее осуществления значительно модернизированы и приспособлены к конкретной политической обстановке. Важная особенность заключается в том, что главную роль на современном этапе играет не столько личность, возглавляющая механизм президентской власти (хотя и этот фактор нельзя полностью сбрасывать со счетов), сколько то, что через этот механизм реализуется воля господствующих классов.
Откровенная фетишизация президентской формы правления в странах Латинской Америки во многом обусловлена тем, что правительственная власть, возглавляемая президентом, все в большей степени подчиняет себе весь пропагандистский аппарат, в том числе использующий и средства массовой информации. Именно средства массовой информации, особенно когда они полностью контролируются правительством, организуют благоприятное общественное мнение в отношении роли и значения президентской формы правления.
Президентская форма правления занимает доминирующее положение в отношениях с традиционно сложившейся партийной системой латиноамериканских стран. Она как бы компенсирует недостатки партийной системы. Эффективному функционированию президентской формы правления в Латинской Америке способствует и относительная слабость, и политическая неэффективность законодательных и судебных органов власти, и прямая или косвенная зависимость от правительства, наличие у президента значительных рычагов давления на эти органы.
Все эти факторы дают основание определять латиноамериканскую форму правления как суперпрезидентскую, во многом отличную от американской формы президентской республики и от президентских республик развивающихся стран Азии и Африки. Сама форма правления и способы осуществления президентской власти в Латинской Америке обладают рядом особенностей, что дает основания для выделения их в особую разновидность. Одним из основных юридических признаков суперпрезидентской республики является принцип прямых выборов президента. Президент в Латинской Америке избирается прямым, всеобщим и тайным голосованием. В ряде случаев, чтобы быть избранным, кандидат в президенты должен получить абсолютное большинство голосов, признанных действительными. Иными словами, на президентских выборах часто применяется мажоритарная система абсолютного большинства. Если ни один из кандидатов на пост президента не набрал требуемого большинства голосов, предусматривается проведение второго тура голосования, к участию в котором допускаются кандидаты, получившие относительное большинство голосов. В Коста-Рике, например, если ни один из кандидатов на пост президента не набрал необходимого количества голосов на всеобщих выборах, то в соответствии с конституционными положениями проводится повторное голосование, причем в списках претендентов остаются только три кандидата, набравшие наибольшее число голосов. Если же на повторных выборах два кандидата соберут одинаковое количество голосов, то президентом становится старший из них по возрасту. В других случаях окончательное голосование переносится в законодательный орган власти, который избирает президента из двух кандидатов, получивших относительное большинство голосов.
В 1970 году, например, Национальный конгресс Чили избрал путем тайного голосования президентом страны Сальвадора Альенде, который получил 153 голоса против 34 у его оппонента. Победа С. Альенде явилась закономерным отражением того относительного большинства голосов (37,5%), которое Альенде получил на всеобщих выборах.
Другой характерный пример. На президентских выборах в Эквадоре в 1978 году было выдвинуто шесть кандидатов, и ни один из них не получил необходимого большинства голосов. В апреле 1979 года состоялся второй тур всеобщих президентских выборов. На этот раз соперничали кандидат Объединения народных сил Хайме Рольдос Агилера и кандидат правых Сиксто Дуран Бальен, набравшие в первом туре соответственно 27,7 и 23,8% голосов. Победил 38-летний адвокат Х. Рольдос Агилера, за которого проголосовало большинство избирателей.
В Гватемале Национальный конгресс в 1970 году избрал президента после трехнедельных проволочек. Им стал министр обороны полковник Карлос Арана, выдвинутый от крайне правой партии «Движение национального освобождения». Поскольку ни один из трех кандидатов не набрал абсолютного большинства голосов, было применено положение Конституции, предусматривающее выбор президента Национальным конгрессом из числа претендентов, собравших относительное большинство голосов. Крайне правые группировки, стремясь любой ценой обеспечить победу Араны, прибегли к открытому террору и еще до решения конгресса провозгласили его избранным. Сам «президент» пригрозил депутатам государственным переворотом. Прямые выборы президента в Латинской Америке представляют собой наименее демократическую форму избрания главы государства, несмотря на внешне выраженный формальный демократизм этой процедуры. Это происходит потому, что президент, избранный прямым народным голосованием, фактически не зависит от конгресса. Получив свой мандат непосредственно от избирателей, президент может прямо противопоставить себя законодательному органу власти или даже подчинить его своей воле и интересам своей партии.
В странах Латинской Америки прямые выборы президента выступают в качестве основы для возможного установления диктаторского режима. Страны, которые когда-то использовали двухстепенную систему выборов, наподобие той, что существует в США (выборщики — президент), в основном отказались от нее и перешли к системе выборов президента прямым голосованием.
Конституции стран Латинской Америки закрепляют специальную детальную квалификацию, которой обязательно должен удовлетворять кандидат на пост президента. Смысл введения этой квалификации состоит в законодательном установлении определенных цензов, которые в состоянии предохранить высший государственный пост от нежелательных с точки зрения политической элиты элементов. Одним из основных требований этой категории является принадлежность претендента на президентский пост к данной национальности по рождению. Конституция Мексики 1917 года вводит специальное условие, в соответствии с которым кандидат на пост президента должен быть не только мексиканцем по рождению, но еще и сыном родителей — мексиканцев по рождению. Конституция Аргентины 1853 года предусматривает, что президентом может быть избран лишь родившийся на аргентинской территории или сын прирожденного гражданина Аргентины, родившийся за границей, причем оговаривается, что этот гражданин должен принадлежать к католической римской церкви и удовлетворять требованиям, необходимым для избрания в сенаторы (ст. 76).
Общеобязательными требованиями в соответствии с конституциями можно назвать принадлежность к гражданству данного государства, непрерывное проживание в стране в течение определенного периода времени, предшествующего президентским выборам, возрастной ценз. В Аргентине президент обязательно должен быть приверженцем католической церкви. В остальных странах такое требование не является обязательным и не включено в конституции.
Среди особенностей латиноамериканской президентской формы правления можно выделить совершенно нехарактерное для большинства президентских республик запрещение переизбрания президента непосредственно на следующий срок. Статья 83 Конституции 1917 года Мексиканских Соединенных Штатов, например, декларирует, что ни президент, избранный путем народных выборов, ни назначенный заместитель президента, ни временно исполняющий обязанности президента или временного президента ни в коем случае и ни под каким предлогом не могут вновь занять эту должность.
Перевыборы президента непосредственно после окончания срока его полномочий запрещены конституциями почти во всех латиноамериканских странах, за исключением Доминиканской Республики и Коста-Рики. Необычная норма закреплена в Конституции Гондураса (не имеющая, впрочем, реального значения в условиях диктаторского режима): «Президент не может быть переизбран на следующий срок. Если президент добивается такого переизбрания, народ имеет право на восстание».
Обычно в условиях террористических диктаторских режимов конституционные нормы о запрещении переизбрания президента откровенно игнорируются. Так, например, генерал Стресснер в Парагвае переизбирается на пост «президента» в течение двух с половиной десятков лет, хотя конституция формально запрещает повторное переизбрание.
Как правило, конституции латиноамериканских стран допускают, что президент, находившийся в должности один установленный срок, может быть переизбран вновь по прошествии нескольких лет (обычно через один президентский срок). Например, по Конституции Аргентины 1853 года президент избирается сроком на шесть лет и может быть вновь избран только через шесть лет, после окончания срока полномочий.
В некоторых странах Центральной Америки основной закон запрещает баллотироваться на пост президента его ближайшим родственникам, а также руководителям государственных переворотов. Но политическая практика свидетельствует о явном игнорировании таких конституционных положений. Целая группа стран исключает из списка претендентов на президентский пост членов действующего кабинета министров, судей Верховного суда, священников и военных, находящихся на действительной службе.
В некоторых из этих стран были попытки внесения соответствующих изменений в основной закон. Но часто даже конституционное запрещение переизбрания президента на следующий срок не гарантирует страну от прямого нарушения конституционных норм и установления диктаторского режима. Так, диктатор Парагвая Стресснер включил в Конституцию страны положение, разрешающее неоднократное переизбрание президента. Другой пример. Президентом Гаити с 1957 года являлся диктатор Ф. Дювалье. В 1963 году срок его правления был внеконституционным путем продлен еще на шесть лет, а с 1964 года Дювалье был провозглашен пожизненным президентом. В 1971 году сын диктатора Клод Дювалье был назначен его наследником, что единогласно и было одобрено на «всенародном» референдуме. Таким образом, формально конституционная республика была фактически преобразована в наследственную полуабсолютистскую монархию.
Одна из характерных особенностей этой формы правления — отсутствие в ряде стран поста вице-президента (Мексика, Венесуэла, Колумбия). В этих особых случаях устанавливают специальный порядок замещения президента (председатель конгресса, его заместители, главный судья Верховного суда) или применяют так называемую систему десигнадос, в соответствии с которой законодательный орган власти обладает полномочиями по назначению любого лица, отвечающего требованиям, предъявляемым к кандидату на исполнение временно его обязанностей президента. В Колумбии, например, по Конституции 1886 года конгресс каждые два года избирает лицо, которое замещает президента в случае его отсутствия.
Другой характерный пример. По Конституции Мексики 1917 года президент избирается на шестилетний срок. В случае постоянной недееспособности президента конгресс страны преобразует себя в избирательную коллегию и при наличии двух третей всего состава путем тайного голосования избирает временно исполняющего обязанности президента (ст. 84). Затем конгресс обязан назначить всеобщие выборы для избрания постоянного президента на остающийся срок его полномочий. Разрыв во времени между назначением президентских выборов и датой их проведения не должен быть менее 14 и более 18 месяцев. Если конгресс не заседает, то временно исполняющего обязанности президента назначает постоянная комиссия конгресса.
В некоторых странах пост президента могут занимать члены правительства в специально установленном порядке. Такая норма была принята в Чили до государственного переворота 1973 года. Здесь каждый раз на период отсутствия президента специальным президентским Декретом назначался член правительства на пост временного вице-президента. Так, например, декретом президента министр внутренних дел Чили Хосе Тоа был назначен с 21 августа по 3 сентября 1971 г. (на период заграничной поездки Альенде) вице-президентом страны. Причем состоялась даже специальная церемония передачи власти, на которой присутствовали командующие всех родов войск, министры правительства и их заместители.
Исполняющий обязанности президента пользуется теми же правами и несет те же обязанности, что и президент, функции которого он временно исполняет. По сложившейся конституционной практике он не имеет права сразу же баллотироваться на пост президента в случае проведения досрочных выборов. В отдельных случаях (Перу, Панама, Коста-Рика) одновременно с президентом избираются два вице-президента, причем оба на тот же срок, что и президент. В его отсутствие они осуществляют президентские функции, причем с этой целью устанавливается либо специальная очередность, либо один из вице-президентов назначается официально первым вице-президентом, а другой — соответственно вторым вице-президентом. Отсутствие вице-президента или наличие сразу двух вице-президентов является некоторым отклонением от классической формы президентской республики, что в условиях Латинской Америки объясняется спецификой политических условий, а также некоторыми историческими традициями <7>.
<7> Орлов А.Г. Политические системы стран Латинской Америки. М., 1982.
Итак, первыми, кто последовал примеру США в учреждении института президента, были страны Латинской Америки. Уже в первой половине XIX века под влиянием северного соседа во многих из них был введен пост президента.
Несмотря на значительное сходство с системой правления в США, президентские республики в Латинской Америке уже на ранней стадии развития представляли собой особую разновидность, характеризовавшуюся наличием таких специфических черт, как высокая степень централизации государственного аппарата, гипертрофированное развитие института чрезвычайного или особого положения, большая роль армии в политической жизни общества, преобладание насильственных методов достижения власти.
Одной из основных отличительных особенностей явилась значительно большая концентрация власти в руках президента, а также абсолютизация роли исполнительной власти. Сильная власть президента, независимая от законодательной, там сплошь и рядом привела к установлению диктатуры. Большинство президентов было обязано своим возвышением революции или государственному перевороту. Это происходило в течение не только XIX, но и XX столетия.
По подсчетам американского политолога Д.С. Пальмера, во многих странах Латинской Америки с 1810 по 1980 год было совершено по 20 — 25 переворотов, в 20 странах — более 300, а всего — более 600. В одной только Боливии с момента создания этого государства до 1986 года произошел 191 военный переворот. Этот факт достаточно показывает, какую фундаментальную ошибку заключает в себе желание применить к большинству этих народов президентскую систему, т.е. представительную Конституцию Соединенных Штатов, которая не подходит ни к их расе, ни к их темпераменту. Данная система правления была чужда политическим традициям латиноамериканцев, а низкий уровень их политической культуры не смог стать ограничителем намерений амбициозных руководителей.
Различные современные исследования объясняют частоту, с которой совершались в Латинской Америке перевороты, тем фактом, что только немногие из латиноамериканских режимов обрели законность после их разрыва с Испанией и Португалией более 150 лет назад. Не обладая экономической или символической эффективностью, они не сумели достичь законности и поэтому не способны выдерживать кризисы. Не встречая практически никаких «противовесов» со стороны слабых парламентов и опираясь на армию, президенты латиноамериканских стран не только единолично руководили государством и исполнительной властью, но и занимали все решающие позиции в государственных структурах. Поэтому страны Латинской Америки стали называться суперпрезидентскими республиками <8>.
<8> Паречина С.Г. Институт президентства: история и современность / Под общ. ред. Е.В. Матусевича. Мн.: ИСПИ, 2003.
На основании рассмотренного материала можно сделать вывод о том, что опыт функционирования исполнительной власти в странах Латинской Америки имеет немало общих черт с реальным функционированием исполнительной власти в современной России. Сюда следует отнести такие особенности, как: чрезвычайно широкие, нечетко ограниченные полномочия президента, во многом вспомогательный (технический) характер правительства и премьер-министра, а также малая роль политических партий в формировании правительства и его функционировании.
Реальное функционирование исполнительной власти в странах Латинской Америки в действительности основывается не столько на прописанных в конституциях законах и институциональных нормах, сколько на сложившихся традициях и формах, многие из которых в конституциях соответствующих государств вообще никак не прописаны. Это говорит о том, что очень часто реальное наполнение политики в самых разных странах (в том числе и в России) определенно отличается от того, что прописано в законах и конституциях отцами-основателями. А потому простое формальное копирование прописанных структур и образцов даже близких в чем-то России по сути стран недостаточно для построения эффективной структуры власти в Российской Федерации. Поэтому необходимы не только творческое приложение и адаптация этих образцов к традициям и реалиям России, но и более глубокое, творческое изучение самих механизмов, процессов, особенностей функционирования этих образцов в тех странах, откуда они заимствуются. При этом заимствования должны, по-видимому, быть не основой, а дополнением к собственному политическому творчеству на основе учета российских традиций, в том числе традиций функционирования органов исполнительной власти и в Российской империи, и в Советском Союзе.
БУлЬварЬЯнство, бУлЬварЬЯнцы… Ну ведь редиска же, а не человек! На ум разве что Ленин приходит — такой же скользкий беспринципный тип. И ведь что обидно — куча куда более интересных людей, освободивших страны Латинской Америки, даже неизвестна большинству «культурных человеков» по именам. Придется исправить несправедливость.
Топ-10 «Освободителей»
1. Хосе Франсиско де Сан-Мартин и Маторрас (1778-1850). Человек, и по дарованиям, и по гражданским добродетелям на самом деле заслуживший титул Освободителя. Чтобы привязать к конкретной стране — пусть будет Перу, первым президентом которого он стал. Но Сан-Мартин деятельно участвовал в освобождении еще и Уругвая, Аргентины и Чили, так что и в этом смысле чемпион. А еще в молодости он сражался с настоящими маврами в Африке, а потом — с французами в Испании… И кстати — среди всех «либертадоров» Сан-Мартин, пожалуй, лучший военачальник.
2. Бернардо О’Хиггинс Рикельме (1778-1842). Папа у него был ирландец и вице-губернатор Перу и генерал-капитан Чили. Так что идея освободить сперва Чили, а потом и Перу пришла ему в голову не просто так. Генералом он был так себе, потому крепко держался за Сан-Мартина. Зато умел проводить всякие прогрессивные реформы и зажимать выплаты иностранным волонтерам — в общем, занимался административными делами. В итоге был обвинен в диктатуре и после гражданской войны покинул Чили и умер в Перу (где его тоже уважали). Однако современные чилийцы от него без ума, и он для них он навсегда — «Отец независимости».
3. Агустин де Итурбиде и Арамбуру, ака Агустин I (1783-1824). Всё-таки Мексика — она крупнейшая латинская страна (Бразилия — тоже, но там всё же с португалов начиналось), и ее освободитель — личность крупная по определению. Тем более такая, как Итурбиде — он ведь начал с того, что успешно поподавлял всякие крестьянские восстания за «нэзалэжность». Но испанцы после этого его надули — отправили в отставку. Крестьяны снова подняли голову — и снова гачупины позвали Итурбиде. Однако на сей раз он взял и повернул армию на Мехику, взял ее и основал… империю, а сам стал императором. Правда, ненадолго — новый герой, Санта-Анна, сверг Его Величество, а когда тот через год попытался «всё переиграть», его схватили и казнили.
4. Франсиско Хосе де Паула Сантандер-и-Оманья (1792-1840). Когда «Семён» Боливар сорвался с места (в Колумбии) и пошел освобождать то, что потом и назовут Боливией, «на хозяйстве» остался человек, который уже лет 10 как был его правой рукой и маршалом — колумбиец (тогда говорили — новогранадец) Сантандер. Когда же «Либертадор» вернулся, то они поцапались из-за взглядов на то, надо ли пытаться сохранять изо всех сил Великую Колумбию, или стоит «отпустить наф» все эти Венесуэлы, Эквадоры и Панамы. Сантандер был за второй вариант (не, он сперва пробовал первый — «всех расстрелять», но не получилось). Боливар его выгнал, но в итоге после смерти «Семёна» федерация развалилась, и Сантандер стал-таки президентом Колумбии, где именно его и считают до сих пор «Отцом родным».
5. Хосе Хервасио Артигас (1764-1850). Есть такой гордый и независимый кусок земли, где гордые и независимые гаучо обижаются, когда их пытаются обозвать бразильцами или аргентинцами. Это Уругвай. И все-то на него нападали во время Освобождения — британцы, испанцы, аргентинцы, бразильцы… И со всеми упорно бился Артигас и его гаучи. За «связь с гаучским отребьем» его прозвали варваром и убивцем-кровопивцем. И ни с кем-то он не соглашался договариваться — принципиальный был. В итоге бразильяны таки выгнали его на ПМЖ в Парагвай, где он и умер. Но как только Уругвай таки добился независимости — Артигас стал там «Отец родной», «Наше всё» и «Отец-основатель».
6. Себастьян Франсиско де Миранда-и-Родригес (1750-1816). Естественно, что ежели «освободитель Венесуэлы» — Боливар, то фигура Миранды вельми неудобна. Ну как объяснять, что этот боевой генерал армии Французской революции (соратник Дюмурье), чудом избежавший гильотины, основал Первую республику, которая погибла тогда, когда Боливар сдал испанцам ее президента? Видите, сколько всего неудобного надо объяснять детям, которые с детства «бУлЬварЬЯнцы». Посему и фигура Миранды — она «где-то там, вдали», в тумане ангажированного пиара и громкой трескучей политической болтовни.
7. Педру I (1798-1834). Сколько бы в Бразилии не было Педров, этот — самый главный. И что характерно — в отличие от всех этих испаноговорящих соседей по Латинии, в Бразилии всё было чинно-благородно. Сидевший в Риу еще с наполеоновских войн португальский принц, сын короля Жуана VI, посмотрел на всю эту намечающуюся революцию, вышел к народу и сказал — ок, народ, будет у нас Бразильская империя, а я буду ваш любимый император («Конституционный Император и Вечный Защитник Бразилии«). И ведь согласились. И не рыпались даже тогда, когда Педру стал королем Португалии, хотя удержать еще и этот титул ему в итоге так и не удалось.
8. Бернардино де ла Тринидад Гонсалес Ривадавия-и-Ривадавия (1780-1845). Ну это просто первый президент Аргентины. А до того трудился в Европе над дипломатическим признанием новых государств Америки. Выделяется тем, что всячески упирал на науку и просвещение — основал первый на континенте естественнонаучный музей, национальную библиотеку, банковскую систему и пр. Поскольку был слишком образованный, и не умел скакать с гаучами по пампасам, проиграл конкурентную борьбу провинциальным героям и отправился в эмиграцию.
9. Хосе Гаспар Родригес де Франсия и Веласко (1766-1840). Прелюбопытный субъект — за век до Ленина, Сталина и Гитлера смог создать тоталитарное государство, и не где-нибудь, а в Парагвае. Дело в том, что доктор Франсия любил индейцев — как отец. Он понимал, что они дикия и неразумныя, и давать им демократию и просвещение нельзя — не поймут-с. И потому дал им диктатуру, всеобщее распределение, общественную собственность, уравниловку, среднее образование (без высшего — университет закрыли, ибо нахватаются еще). А поскольку из других стран могли наехать смутьяны с книжками про демократию — Франсия закрыл границы, выслал иностранцев и фактически построил для Парагвая железный занавес… Чем всё это закончилось — это уже другая история, до конца которой доктор, кстати, не дожил.
10. Франсуа де Бреда, ака Туссен Лувертюр (1743-1803). Беда с этими прогрессивными неграми. Потому что их соратники по расе считают всех прогрессивных негров не просто прогрессивными — а конкретно святыми ангелами. И очень обижаются, когда с этим кто-то не согласен. И восстал-то Туссен (по-нашему — Всесвятой) из-за несправедливости, а не потому, что негры на Гаити решили исполнить давнюю мечту — убить всех белых человеков с женами, детьми и собачками. И сбег-то Лувертюр (по-нашему — Предтеча) к испанцам из-за предательства нехороших негров. И от испанцев сбег потом — из-за других нехороших негров. И с мулатами стал драться, потому что те хотели убить всех черных… В итоге и французам сдался потому, что не хотел бессмысленного сопротивления — а не потому, что его сдали ближайшие соратники… Кстати, не в его пользу говорит и то, что он был вегетарианцем.
Приветствую вас непревзойдённые! Продолжаются путешествия по морям исторических событий. И сегодня, в нашей экскурсии, я расскажу вам всё о военных диктатурах Латинской Америки середины и конца 20-го века. Поведаю о том, какие режимы, где и когда захватывали власть начиная с 30-х годов прошлого столетия. Итак, в путь отважные странники!
Содержание
- Континент угнетённых и нищих
- Диктатура в Бразилии и Аргентине
- Фолклендская война
- Революция на Кубе
- Никарагуа
- Свержение Норьеги
Континент угнетённых и нищих
Большая часть Центральной и Южной Америки исключительно богата сельскохозяйственными угодьями и полезными ископаемыми. Однако для этого континента издавна были характерны политическая нестабильность, угнетение и беспросветная нищета.
В 16-17 вв Латинская Америка была колонизирована испанцами и португальцами, но в начале 19 в большинство колоний стали независимыми государствами. За время, прошедшее с момента деколонизации, почти все государства региона пережили множество военных переворотов и коммунистических революций.
Многие существовавшие режимы прибегали к самым жестоким методам подавлении оппозиции. Особенно кровавыми были военные диктатуры в Гватемале (с 1954 г), Чили (1973—1989) и Парагвае (1954—1989). Некоторые из этих режимов получали экономическую и военную поддержку от правительства США, стремившегося любой ценой остановить распространение коммунизма в регионе.
После окончания «холодной войны», эта помощь была резко сокращена или же вовсе прекратилась. В результате в 1980-е гг большинство диктаторских режимов вынуждено было уступить место демократически избранным правительствам.
Диктатура в Бразилии и Аргентине
В Бразилии и Аргентине, крупнейших государствах Латинской Америки, в течении более 40 лет существовали военные диктатуры.
Власть в Бразилии (1930) была захвачена военными, свергнувшими демократическое правительство и на протяжении последующих 45 лет удерживавшими её в своих руках.
Лишь на короткое время тирания диктатуры сменялась периодами демократии
Бразильская армия беспощадно расправлялась с любыми оппозиционными движениями, будь то профсоюзы или правозащитные организации.
В 1930-е годы аргентинская экономика сильно пострадала от Великой депрессии. Вызванная этим нестабильность была использована военными для захвата власти в стране. Хуан Перон, один из наиболее влиятельных генералов, правил страной с 1946 по 1955 г, вместе со своей женой Евой (Эвитой).
Созданная им Перонистская партия по сей день остаётся влиятельной политической силой в Аргентине, несмотря на восстановление в стране гражданского правления в 1955 г и смерти в 1974 г самого Перона.
В 1970-е годы, в период так называемой «грязной войны», аргентинские военные власти подвергли истязаниям и уничтожению большое количество людей, прозванных исчезнувшими. Как правило, их арестовывали без всякого предупреждения, и после никто и никогда их не видел и не слышал…
Фолклендская война
В 1982 г аргентинские войска вторглись на близлежащие Фолклендские острова, принадлежащие Великобритании. Многие аргентинцы считали, что эти острова, которые они называли Мальвинскими, являются их исконной территорией.
Англичане направили к островам свои войска и после непродолжительных боёв восстановили колониальный статус островов
Столь сокрушительное поражение вынудило главу военной хунты генерала Гальтиери уйти в отставку, и к власти пришло демократическое правительство.
Революция на Кубе
В таких латиноамериканских странах, как Мексика, Боливия, Чили, Никарагуа и Куба, многие видели решение всех национальных проблем в строительстве социализма.
Начиная с 1930-х годов Кубой правил Фульхенсио Батиста, диктатор, пользовавшийся поддержкой США.
Его режим отличался некомпетентностью и коррумпированностью
В 1956 г кубинский повстанец Фидель Кастро объединил свои силы с людьми Че Гевары, аргентинского марксиста, имевшего опыт партизанской войны.
Совместными усилиями они развернули военные действия против режима Батисты и в 1959 г свергли его. Кастро возглавил новое правительство и радикально реформировал кубинскую экономику.
Частные сахарные и табачные плантации были национализированы. В стране была проведена коренная реформа образования, здравоохранения и транспорта.
События на Кубе изрядно обеспокоили американских политиков, поскольку всё это происходило прямо под боком у США
Вскоре экономические отношения между двумя странами были прерваны. В 1961 г небольшой отряд кубинских эмигрантов, подготовленный ЦРУ, предпринял неудавшуюся попытку вторжения на Кубу. Провал этой акции ещё более укрепил позиции Кастро. В 1962 г Кубе была отведена роль пешки в борьбе, развернувшейся между СССР и США в ходе Карибского кризиса.
Никарагуа
С 1933 г Никарагуа управляли члены семейного клана Сомоса. В 1960-е гг националисты и коммунисты, именовавшие себя сандинистами, развернули партизанскую борьбу против правящего режима.
В 1976 г в стране разразилась полномасштабная гражданская война, и после трёх лет тяжёлых боёв сандинистам удалось одержать победу. Они приступили к проведению социалистических реформ в сферах образования, землевладения, здравоохранения и жилищной политики.
Одновременно сандинистскому правительству пришлось отражать нападения со стороны так называемых «контрас» (правых никарагуанских группировок), поддерживаемых США.
В 1987 г стало известно, что официальные лица США тайно продавали оружие Ирану, а вырученные средства передавали «контрас».
Это привело к громкому скандалу, получившему название ирангейт
В 1990 г сандинисты были побеждены в ходе демократических выборов и мирно уступили власть своим противникам.
Свержение Норьеги
Правительство США неоднократно использовало рычаги экономического воздействия на политическую ситуацию в ряде других латиноамериканских государств, в том числе в Колумбии, Сальвадоре и Чили. Вспомним чилийского генерала Аугусто Пиночета, который также поддерживался Штатами.
Панама издавна представляла собой особую важность для мирового судоходства благодаря каналу, проложенному через её территорию. В 1980-е гг этой страной правил генерал Норьега.
Он занимался нелегальной торговлей наркотиками, поставляя их из Латинской Америки в США, а также, судя по всему, приторговывал и американскими военными секретами
В 1989 г американские войска вторглись в Панаму и свергли режим Норьеги. Сам он был арестован, отдан под суд и заключён в американскую тюрьму по обвинению в наркобизнесе.
После 1990 г в странах Латинской Америки периодически вспыхивали разного рода конфликты, но до больших войн и революций не вырастали. По большей мере, основная борьба велась американскими спецслужбами с наркобаронами вроде Пабло Эскобара, а не с новыми режимами этих стран…
Вот такое приключение сегодня мы совместно совершили в прошлый век. Благодарю вас за участие и непременно жду в дальнейших путешествиях. На все новые туры билеты ждут всех в кассе «подписаться».
До скорой встречи друзья!
P.S. Низкий поклон замечательному издательству «РОСМЭН» за возможность подготовить для читателя вышеизложенные материалы
Формирование многосторонней системы, соответствующей новому распределению глобальной власти и основным геополитическим и геоэкономическим трансформациям, должно обеспечить новым ведущим региональным державам их надлежащее место в международной повестке. Однако возвышение этих государств в глобальной иерархии власти, новая решающая роль, которую они могут играть в международной системе в качестве равных держав, и новая идентичность, которую они проецируют, ставят вопрос: будут ли они заботиться об интересах более слабых государств в регионах своего влияния или только о своих собственных?
В новом мировом сценарии ведущие региональные державы становятся глобальными игроками, которые усиливают различия взглядов, требуя демократизации международной системы и настаивают на создании форм более тесного взаимодействия для справедливого управления мировым контекстом, полным неопределённостей, кризисов и конфликтов. Современный мир меняется очень быстро и лидеры крупных развивающихся государств хорошо осознают, что многосторонность, диверсификация отношений, универсальность международного права, сокращение экономического и политического разрыва между странами и демократическое партнёрство должны стать теми опорами, на которых будут строиться формирующиеся структуры глобального управления будущего, что позволит всем вместе противостоять глобальным вызовам, которые превышают возможности отдельных держав и коллективные стратегии разрозненных блоков.
Являясь новыми акторами в меняющемся нестабильном постгегемонистском порядке, восходящие державы оказываются в индивидуальной и глобальной проекции как системы ООН, так и международных финансовых институтов, которые сталкиваются с серьёзными проблемами эффективности и легитимности. Всё чаще восходящие державы выступают за необходимость построения более справедливой системы отношений с широким участием стран Глобального Юга в принятии решений, чему способствует усиление многосторонности, сопровождаемое явными признаками мягкого балансирования, демонстрируемые БРИКС и G20, которые, бросая вызов G7, стремятся сдержать международную финансовую нестабильность и избежать глобальной рецессии, считая, что создание новых структур глобального управления требует двух основных реформ: новой системы коллективной безопасности и новой международной экономической и торговой системы.
В первом случае главным требованием является укрепление системы международного права для остановки его эрозии. Приоритет отдаётся эффективной многосторонности, которая должна восстановить легитимность международных институтов в таких важных областях, как права человека, защита окружающей среды и мирное урегулирование споров. Есть идея, связанная с упорным желанием многих стран реформировать Совет Безопасности ООН, включая постепенную отмену права вето и расширение состава его постоянных членов за счёт новых участников.
Что же касается второго направления реформ, то главной задачей региональных лидеров является борьба с протекционизмом путём устранения барьеров и искажений, влияющих на экспорт развивающихся стран. Кроме того, они голосуют за корректировку сферы защиты интеллектуальной собственности, которая в настоящее время не несовместима как с их технологическим уровнем, так и с их приоритетными целями развития. В этих рядах много сторонников реформы Бреттон-Вудских институтов, ратующих за то, чтобы развивающиеся страны имели доступ к финансированию приоритетных проектов и могли защитить себя от финансовых кризисов.
Происходящее вызывает всё большую обеспокоенность у участников «элитного клуба» G7. Сегодня фокус внимания европейских и англосаксонских интеллектуалов направлен на решение вопроса: как создать условия, при которых присутствие новых региональных держав за «большим столом», где принимаются глобальные решения, будет не только взаимовыгодным (и контролируемым), но и снизит риск создания (через коалиции) новыми региональными державами эффективных сетчатых структур принятия решений? Это трудная задача с учётом того аспекта, что растущее значение различных регионов мира в реконфигурации постуниполярного мирового порядка привело за последнее десятилетие к возникновению мультирегиональной системы международных отношений. Очевидно одно, изменения необходимы, но как сделать эти изменения наиболее благоприятными для G7 и для развитых стран в целом – основная задача для западной цивилизации. Мир быстро меняется и сегодня для решения глобальных проблем государствам приходится полагаться на более сильную форму многосторонности.
Учитывая, что проблемы всё активнее пересекают границы, наиболее целесообразным подходом к их решению является тесное международное сотрудничество.
Анализируя в концептуальном и историческом измерениях интеграцию, многочисленные исследования обычно используют в качестве параметра и эталона процесс, кульминацией которого стало создание Европейского союза. Эта идея была вдохновлена контекстом, возникшим после Второй мировой войны, когда Европа начала отходить от реалистического видения, определяющего анархию в качестве упорядочивающего принципа, заменяя его идеей существования пространства, более широкого, чем национальное государство, в котором существует общая история, политические принципы и культура. В гонке за укреплением силы сдерживания это означало отход от мнения, что выживание государства основано на военной и экономической конкуренции между соседями, которая поддерживала бы баланс сил как определяющий фактор военного и политического порядка в Европе.
Безусловно, европейскую интеграцию необходимо исследовать в связке с теоретическими основами федерализма, которые исходят от таких авторов, как Альтьеро Спинелли и Эрнесто Росси. В своём труде «Вентотенский манифест» они утверждали, что полный суверенитет национальных государств представляет опасность для выживания Европы (поскольку желание гарантировать свою защиту приводит к войнам), предложив наднациональный подход в качестве альтернативного решения. Этих мыслей придерживались и другие классики федерализма, например, француз Ги Эро и немец Карл Иоахим Фридрих, продвигающие тезис о том, что преследование национальных интересов, приводящее к балансу сил, больше не является жизнеспособным в ХХ веке, и что опасения по поводу национального суверенитета должны быть преодолены формами идентичности, более широкими, чем нация; общим элементом идентичности должна была стать универсалистская либерально-демократическая традиция, направляющая государства через федеральные институты[1].
Румынский теоретик Дэвид Митрани шёл в этом вопросе ещё дальше, заявляя, что национальное государство неэффективно в выполнении некоторых функций, особенно технических, которые лучше поручить специализированным европейским организациям, выполняющим их на основе не политических, а экономических и технократических критериев. Он подчёркивал, что решение заключается в создании международных образований, которые могли бы взять на себя некоторые функции национального государства; основная мысль заключалась в том, что эти институты повысят взаимозависимость и, следовательно, снизят риск войны[2]. В конечном итоге эти идеи нашли отражение в Едином европейском акте (1986) и в Договоре о Европейском союзе (1992) – документах, завершивших полемику по вопросу европейской интеграции. Таким образом, завершилось строительство европейского регионализма вокруг идеи институционализации общих элементов, связанных с ослаблением некоторых аспектов суверенитета национальных государств в пользу наднациональных европейских органов, обязательных для всех членов союза.
Исследуя тему латиноамериканского регионализма, первое, на что стоит обратить внимание – международные конфликты, порождённые утверждением государственных суверенитетов, не были проблемой в Латинской Америке. Там теоретические установки исходили из того, что укрепление доверия, наряду с выявлением общих идентичностей и общих ценностей, формирует то, что конструктивизм называет когнитивными регионами: в большей степени, чем географическое соседство, они связаны с убеждением, что человек живёт в сообществе безопасности, члены которого ожидают, что конфликты будут разрешаться ненасильственным путём. Такое понимание проблемы пионерами латиноамериканского регионализма способствовало тому, что различные исторические и культурные элементы, которые объединяют Латинскую Америку в настоящее время, не привели к формированию цельного проекта регионализации, который вышел бы за рамки экономического сотрудничества и придал бы ему прочный уровень институционализации.
Эффективным механизмом реализации поисков форм и методов интеграции на американском континенте стала созданная в 1948 г. Экономическая комиссия ООН для Латинский Америки и Карибского бассейна (CEPAL) – проект, который возник не в ответ на угрозу внутренних региональных военных конфликтов, а в связи с заботой о развитии. Этот тип регионализма отличался от европейского тем, что был обусловлен глобальными факторами. Его стержнем была протекционистская торговая интеграция, которая реагировала на выявление общих направлений, но не имела цели уступить суверенитет в пользу региональных межгосударственных образований. Нежелание латиноамериканских государств передавать суверенитет наднациональным организациям длительное время вызывало критику. К разочарованию многих латиноамериканских интеллектуалов в среде критиков часто игнорировались два важных фактора:
- исторические трудности в процессе государственного строительства в Латинской Америке, способствовавшие формированию иного понятия суверенитета, чем на европейском континенте;
- исторически сложившиеся различные идеи о делимитации территории – латиноамериканизм, панамериканизм и южноамериканизм – идеи, которые демонстрируют разногласия, когда дело доходит до определения того, кто населяет регион, поскольку каждая из них подразумевает совершенно разные геополитические и экономические интересы.
Первый фактор характеризуют исторические трудности, с которыми столкнулись некоторые латиноамериканские государства при создании своей государственности, что является одним из ключевых элементов в понимании их нежелания отказаться от суверенитета в пользу наднационального образования. Колониальное состояние латиноамериканской территории лишало её возможности опираться на сильное институциональное присутствие европейских монархий, сравнимое с ситуацией в Европе: как правило, территории в Америке управлялись на расстоянии и без возможности для центральной власти осуществлять абсолютный суверенитет и достаточное принуждение, чтобы гарантировать строгое выполнение реальных мандатов. Поэтому государственность, которая развивалась в этих колониях имела иной темп и телеологическую эволюцию, чем та, которая прогрессировала в Европе. Чтобы понять особую динамику, сформировавшую латиноамериканские национальные государства, необходимо остановиться на ряде ключевых характеристик процессов их возникновения и консолидации. Основным социальным классом в кастовой системе американских колоний, основанных Испанией в XVI веке, был креольский народ, который создавал национальное государство не на основе религиозных, этнических или культурных критериев, а на основе суверенного идеала как политического образования: жители новых территорий в первую очередь добивались от государства обещания юридического равенства и политической свободы – это использовалось как инструмент для обоснования своих претензий на независимость перед испанским королевским двором.
Другая особенность заключается в том, что только с XIX века фундамент национальной идентичности стал приобретать пограничные контуры, крепившиеся на идеях и интересах элит различных территорий американского континента, чему способствовало осознание ими размера собственных природных ресурсов, что стало ключом к воплощению одного из фундаментальных элементов государства – способности управлять на ограниченной территории. Такая диспозиция резко контрастировала с централистской и эксплуататорской политикой, которая пыталась стимулировать реформы Бурбонов и которая, наряду с идеями эмансипации эпохи Просвещения, в дальнейшем станет одним из сильных толчков в процессах обретения новыми государствами независимости. В целях консолидации государственного проекта (чтобы добиться признания и лояльности) местная аристократия, выступающая за независимость от испанской короны, должна была учитывать необходимость формирования культурной интеграции, что вело к построению нации.
В итоге новые независимые государства оказались перед дилеммой определения типа государственного устройства, который они должны были принять. Рассматривалось два варианта: централизм и федерализм, причём последний был предпочтительнее не только потому, что его успешно применяли в США, но и потому, что он позволил бы сохранить региональную автономию. Однако в процессе государственного строительства в новых республиках возник широкий спектр конфликтов и напряжённостей, спровоцировавших насилие во многих районах. Фундаментальной проблемой была трудность, которую испытывали жители в проявлении своей лояльности к абстрактной сущности – государству; в колониальный период они привыкли демонстрировать свою лояльность лишь одному человеку – губернатору или вице-королю.
В период вакуума власти, возникшего в результате процессов приобретения независимости, место губернатора или вице-короля на обширной территории американского континента заняли каудильо[3], которые управляли экономическими и военными ресурсами в пределах формальных границ своих территорий. Персонализация власти в рамках процесса построения политико-государственного порядка, позволила им создать режим с разделением властей, хотя на практике это было лишь формальностью. Распространено мнение, что изначально поколение освободителей оставалось чуждым идее единой Америки, хотя и до, и после интеграционных инициатив Симона Боливара существовало понимание не только континентальной солидарности, но и желание создания конфедерации освобождённых братских народов. В результате сложившаяся в XIX веке в регионе форма правления сформировала две противоречивые концепции: латиноамериканизм и панамериканизм.
Латиноамериканизм
Впервые идея латиноамериканизма проявилась в 1830-х гг. во Франции, где сложились уникальные исторические и культурные обстоятельства: старые этнокультурные понятия, от которых в то время отказывался нарождающийся романтический историзм, получили органичную интеграцию в концепциях, которые отныне должны были широко циркулировать на философском, научном, идеологическом и политическом уровнях. Этому способствовали результаты европейских экспедиций в Западное полушарие. В 1836 г. француз Мишель Шевалье классифицировал Северную Америку как протестантскую и англоязычную, а Южную Америку, напротив, как латинскую и католическую – в этой формуле была заложена отправная точка идеи Латинской Америки; с течением времени прилагательное Latin América, трансформировалось в существительное, дав название целому континенту[4]. Это произошло в 1865 г. с лёгкой руки колумбийского интеллектуала Торреса Кайседо, когда после первоначального периода разрозненного использования данное название было с чувством культурной идентичности принято к использованию в среде испано-американских буржуа, проживающих в Париже. Другими словами, его появление с грамматическими производными, означало нечто большее, чем идиоматическое введение набора неологизмов – это было внедрение новой концепции отношений американского континента с Европой, когда традиционный дуализм «Америка – Европа» прекратил своё существование, образовав две линии отношений: США – Европа, Латинская Америка – Европа.
Изначально латиноамериканизм не был заявлен в качестве автоматического процесса, который резко мог менять свою ориентацию по мере изменения внешней политики его участников. Он понимался как региональный проект с политическими и экономическими элементами, который реагировал на изменения в моделях развития вовлечённых правительств, а не на изменения в их индивидуальной политике. Поэтому в середине ХХ века процесс интеграции в Латинской Америке происходил в три этапа. Первый касался создания CEPAL – это было переосмысление проблемы отсталости региона. Архитектором этого проекта был известный аргентинский экономист Рауль Пребиш, который поставил в центр своих предложений вопрос, как улучшить условия коммерческой торговли между Северным и Южным полушариями, или, как он говорил, между «центром и периферией». Отправной точкой в его теории было то, что в то время как центр имел современный производственный аппарат (специализированный и диверсифицированный), периферийные территории являлись добывающими, неспециализированными (моноэкспортными). Считая, что причиной такого состояния периферии является слабость обрабатывающей промышленности, а решением – протекционизм, ориентированный на государство, цель региональной интеграции заключалась в укреплении латиноамериканской государственности. Такая точка зрения была поддержана многими латиноамериканскими экономистами и социологами, среди которых можно выделить бразильцев Селсу Фуртаду, Теотониу дус Сантоса и Фернанду Энрике Кардосу, а также чилийца Энцо Доменико Фалетто. Дискуссии велись вокруг того, как преодолеть эту трудность, и предложенный подход подразумевал применение протекционистских и импортозамещающих стратегий.
В 1990-х гг. интеграция в Латинской Америке перешла во вторую стадию, получившую название «открытый регионализм», что соответствовало неолиберальному видению, которое набирало силу в мире и в которой интеграция была заменена открытостью и гармонизацией рынков. Это стало бы основой для включения в международную сферу деятельности через повышение конкурентоспособности. Как и в первом случае, цели латиноамериканских государств были в основном коммерческими, а политическая интеграция не являлась актуальным вопросом: идея заключалась в том, чтобы образовать хорошо функционирующие рынки с соседними странами, а не с великими державами. В этот период был создан MERCOSUR, а ранее существовавшие организации, в частности Андское сообщество наций (CAN), изменили свою интеграционную стратегию с развития на открытый регионализм. В Латинской Америке традиционно соблюдался принцип невмешательства, а внешнее вмешательство исходило в основном от игроков за пределами региона. Так называемый подход ограниченного пространства, состоящего из общих элементов, был построен вокруг идеи внерегиональной угрозы суверенитету. Эта идея пространства, появившаяся в мышлении латиноамериканских интеллектуалов в середине ХХ века, говорила о единстве Латинской Америки как о защитной стратегии моноэтнических и многокультурных наций. Поэтому отношения в рамках третьего этапа, которые предстояло изменить, – это отношения между латиноамериканскими государствами и внерегиональными державами.
В результате оказалось, что искали не формулу, как заставить группу соседних государств перестать быть взаимной угрозой, а решение, как повысить независимость от внерегиональных держав и сделать жизнеспособной проекцию собственной автономии.
В этом контексте интересными представляются размышления немецкого политолога Эрнста Хааса о неофункционализме. Сравнивая европейскую и латиноамериканскую интеграцию, он утверждал, что последняя изначально была слабой, поскольку основана на экономических целях, которые трудно поддерживать в долгосрочной перспективе. Его аргумент заключается в том, что интеграция является продуктом не альтруизма, а удобства, поэтому заинтересованные стороны привержены ей только в том случае, если это выгодно им самим[5].
Но что же было на практике? Со второй половины XX века движения, направленные на интеграцию латиноамериканского континента в различных сферах, хотя и были разнообразны, имели много нестыковок, так как существовали теоретические и практические антагонизмы между странами региона.
Пример Венесуэлы и Колумбии хорошо иллюстрирует данный процесс – правительства этих государств прошли путь от высокого уровня конвергенции в своих политических и экономических моделях развития до дивергенции. В январе 1992 г. президенты Карлос Андрес Перес (Венесуэла) и Сесар Гавириа Трухильо (Колумбия) решили создать интегрированное пространство между двумя странами. Это сближение было связано с их предыдущим опытом работы в «Группе Контадора», созданной в 1983 г. для переговоров о прекращении кризиса в Центральной Америке; из неё в 1989 г. была образована G3 (Венесуэла, Колумбия и Мексика), в рамках которой участники разработали план действий по достижению экономической интеграции по конкретным отраслям, что соответствовало модели открытого регионализма. План отказывался от замещающей индустриализации в качестве приоритета, стремясь сделать интеграцию совместимой с политикой, направленной на повышение международной конкурентоспособности латиноамериканских стран.
Но в процессе сотрудничества стороны выявили несколько узловых проблем. Дело в том, что в начале 1990-х гг. в Колумбии были приняты реформы, направленные на повышение гибкости, прозрачности и свободы рыночных сил, в то время как в Венесуэле таких реформ не проводилось. На успехи совместного сотрудничества также негативно влияли и различные идеологические ориентации, которые усилились после избрания Уго Чавеса на пост президента Венесуэлы. С этого момента внешняя политика страны была сфокусирована вокруг целей формирования антиамериканской оси, отказа от экономического неолиберализма и придания ценности своему главному экономическому ресурсу – нефти.
Напротив, Колумбия проводила внешнюю политику, ориентированную на цели сохранения и обеспечения преференциальных торговых отношений с США в рамках механизма ATPDEA – системы торговых преференций, в соответствии с которой американская администрация предоставляла странам Латинской Америки беспошлинный доступ к широкому спектру экспортных товаров. В результате по истечении десяти лет сотрудничества в подходах правительств Венесуэлы и Колумбии стали наблюдаться важные расхождения: если в 1990-х гг. они поддерживали модель экономического развития, в которой особое внимание уделялось либерализации торговли, приватизации и большему подчинению диктату рынка, то в XXI веке между ними уже не наблюдалось подобного сближения.
Тогда Венесуэла взяла курс на создание ALBA – социалистического проекта стран Латинской Америки и Карибского бассейна. Этот альянс, основанный на создании сотрудничества для компенсации существующего неравенства между странами полушария, возник как альтернатива Зоны свободной торговли Америки (FTAA). С самого начала его участники придерживались антиимпериалистической и антиамериканской политической и идеологической позиции. В установках венесуэльского правительства, ALBA позиционировался в качестве «твёрдого ядра латиноамериканской интеграции», однако альянс не имеет устава, к которому присоединившиеся государства были бы юридически привязаны в соответствии с нормами международного права; его «принципы» составляют двусторонние или трехсторонние документы, подписанные главами государств. Кроме того, на практике альянс имеет две коалиции: в первую входят Венесуэла, Боливия, Никарагуа и Эквадор на политической и идеологической основе; во вторую – страны Карибского сообщества, где преобладают экономические интересы (в основном субсидированная нефть и финансовая помощь). Такая конфигурация ставит участников альянса в центр действий, и среди них Венесуэла занимает ведущую роль, учитывая её экономическую значимость в сфере поставок энергоресурсов (с 2005 г. участники альянса получают венесуэльскую нефть по льготным ценам в рамках программы PetroCaribe).
Колумбия выбрала иной путь – Тихоокеанский альянс (АР), в котором также принимают участие Коста-Рика, Мексика, Перу и Чили. Это торговый блок, созданный для углубления экономической интеграции и определения согласованных действий в переговорах с Азиатско-Тихоокеанским регионом. Идеологическая основа блока – всё та же модель открытого регионализма, который сочетает производственную интеграцию, движение капитала, свободную торговлю товарами и услугами с выходом на международный рынок на основе конкурентоспособности, достигнутой на региональном уровне. За время своего существования АР добился важных результатов – сегодня суммарно это восьмая экономика мира с населением около 230 млн человек; ежегодно АР привлекает 56 млн туристов, прибывающих в Латинскую Америку, что фактически делает его международным эталоном с точки зрения интеграции. АР постоянно расширяется, например, в рамках XVI саммита, состоявшегося в январе 2022 г., было подписано соглашение о свободной торговле с Сингапуром; идут переговоры и с другими государствами-наблюдателями – Австралией, Канадой и Новой Зеландией, которые являются кандидатами на получение статуса ассоциированного государства.
Панамериканизм
Вторая концепция – панамериканизм, была сформулирована США в целях достижения ключевого интереса: найти новые рынки для своей растущей промышленности, что соответствовало исторически сложившейся политике экспансионизма, которая носила территориальный характер и была направлена против жителей территорий, расположенных к югу от США и осуществлялась с помощью методов завоевания, отделения и поглощения. Использование термина Pan América было связано с распространением в XIX веке так называемых «панизмов» – международных идеологических движений, стремящихся объединить (предпочтительно вокруг доминирующего центра) разрозненные страны, имеющие более или менее близкое родство в этнической, языковой или культурной сферах (пангерманизм, панславизм, панбританнизм, панэллинизм, панлатинизм и панарабизм).
В конце XIX века эта политика в действиях США приобрела новую форму – коммерческое освоение Западного полушария: на состоявшейся в Вашингтоне в период со 2 октября 1889 г. по 19 апреля 1890 г. конференции был учреждён Международный союз американских республик для взаимного обмена экономической информацией, а при нём постоянное Коммерческое бюро, по существу подчинённое Государственному секретарю США. Автором этого проекта был американский политик Джеймс Г. Блейн, который призывал к активному участию в делах Латинской Америки – он пытался заключить мир между Перу, Боливией и Чили, которые участвовали в войне на Тихом океане с 1879 по 1883 г., а также разрешить пограничный спор между Мексикой и Гватемалой. Именно Джеймс Г. Блейн руководил вашингтонской конференцией, которая привела к созданию Панамериканского союза. С тех пор всё, что связано с движениями, возглавляемыми США в надежде построить идею единства Западного полушария, называется панамериканским. Историческая веха этой концепции пришлась на 1948 г.: с момента учреждения CEPAL панамериканизм претерпел решающую трансформацию, он превратился в межамериканизм – изменение, которое признало существование разных Америк на одном континенте. Его структура была сформирована в период холодной войны и включала в себя различные институты и договоры: Межамериканский совет по обороне (1942); Межамериканский договор о взаимной помощи (1947); Организацию американских государств (1948); Межамериканский банк развития (1959); Латиноамериканскую ассоциацию свободной торговли (1960) и Латиноамериканскую экономическую систему (1975).
В то время как в послевоенной Европе геополитика была похоронена вместе с немецким экспансионизмом, в Латинской Америке она процветала и бесконтрольно расширялась.
Бразилия всегда смотрела в сторону Атлантики, представляя из себя сердце Южной Америки и грозного соседа пограничных с ней стран. Ещё в 1933 г. бразильский генерал Мариу Травассос опубликовал «Континентальную проекцию Бразилии», в которой он систематизировал видение локальной геополитики – соединение огромных пространств, путём проведения двунаправленных линий между Атлантикой и Тихим океаном и от бассейна Амазонки до бассейна Ла-Платы.
Внешняя политика Аргентины традиционно подчёркивала уникальную региональную латинскую составляющую страны в противовес индивидуалистическому и материалистическому протестантизму США, пытаясь возглавить Южный конус.
Соседняя с ней Чили исторически стремилась контролировать свои территории, определив Тихий океан в качестве центрального стержня земного шара, через который должна расширяться страна. Поэтому её внешняя политика вращалась вокруг ряда тематических узлов: защиты территории, полученной в Тихоокеанской войне (1879–1883), поиска путей превращения в морскую державу в южной части Тихого океана, вокруг контроля над Магеллановым проливом, мысом Горн и интереса к Антарктиде.
В конце XX века старое национальное соперничество уступило место попыткам интеграции. С этого времени границы, водные пути, водоразделы и природные ресурсы стали рассматриваться как основа для сотрудничества в целях развития Южной Америки. Однако южноамериканизм нельзя рассматривать как последовательную политику государств субрегиона. Ключевым фактором здесь является заинтересованность Бразилии в наличии региональной платформы, которая позволяет ей запускать многочисленные производственные процессы в странах Южного конуса под гарантией того, что именно она является ведущей региональной державой. Это справедливо, так как именно Бразилия приложила наибольшие усилия и взяла на себя наибольшие затраты в плане регионализации на южноамериканском пространстве. В 1990 г., по случаю визита в Аргентину президента Бразилии Фернанду Афонсу Колор ди Мелу, правительства двух стран объявили о создании экономического сообщества и пригласили принять в нём участие Парагвай и Уругвай. В результате в марте 1991 г. был создан MERCOSUR, который приобрёл институциональную структуру с подписанием Протокола Оуро-Прето. Создание общего рынка Южной Америки стало попыткой переформулировать стратегические интересы стран субрегиона в меняющемся международном контексте.
В XXI веке MERCOSUR, является наиболее представительным интеграционным проектом южноамериканского региона, в рамках которого страны-участницы стремятся сформировать не просто таможенный союз, а сообщество ценностей, выражающихся в защите демократии, прав человека и основных свобод, уделяют повышенное внимание борьбе с бедностью, охране окружающей среды и устойчивому развитию. В последнее время эта платформа стала хорошей средой для разрешения возможных дипломатических кризисов между странами Южной Америки. Вместе с тем MERCOSUR не удалось создать более развитую институциональную структуру, которая позволила бы ему справиться как с напряженностью и конфликтами между его первоначальными партнёрами (Бразилия, Аргентина, Уругвай и Парагвай), так и с напряжённостью и конфликтами между его ассоциированными членами.
Формирование Союза южноамериканских наций (UNASUR) возникло в ходе бесчисленных саммитов высшего уровня, которые часто проводятся по всей Латинской Америке с интеграционными целями, а его основными движущими силами были правительства Бразилии и Венесуэлы. По латиноамериканской традиции, это организация, где отсутствует механизм юрисдикции. Её институты представляют собой смесь параметров Группы Рио и других интеграционных механизмов. В настоящее время UNASUR представляет собой пространство для политического диалога. Однако, если в ближайшие годы Союз не достигнет какого-либо значительного прогресса в своём развитии, то это просто будет способствовать написанию новой главы в интеграционистской риторике, которая за последние десятилетия обогатила список аббревиатур и акронимов, относящихся к регионализации Латинской Америки.
***
Возможность вмешательства интеграционных структур в сферу деятельности государств-участников и верховенство закона над их национальными правами составляют фундаментальные характеристики наднациональности, которая происходит от передачи суверенитета наднациональным органам, обладающих полномочиями по принятию решений и независимостью по отношению к государствам. В этом контексте латиноамериканская регионализация продолжает оставаться желанной целью. А учитывая особенности сегодняшнего мира, говорить о полноценной интеграции в ближайшие годы – утопично. Из-за различных потребностей южноамериканских государств, а также заметной асимметрии между ними, условия для такой интеграции отсутствуют. Асимметрия и различные экономические потребности приводят к возникновению и подписанию торговых соглашений с третьими странами из других регионов мира, которые часто содержат нормы, не совместимые с многосторонними положениями местных интеграционных процессов, поэтому созданные в субрегионе организации или институциональные структуры не пошли дальше возможностей зон свободной торговли и несовершенных таможенных союзов. Для многих из них рынки США, Европы и Китая более важны, чем местный рынок.
Одним из вызовов, стоящих перед странами Латинской Америки, является необходимость продвижения соглашений в различных областях (социальной, экономической, культурной, экологической, энергетической, правоохранительной), которые выходят за рамки политических и идеологических различий региона. Чтобы стать глобальными игроками с высоким авторитетом для поддержки процессов построения регионального и глобального управления, ведущие региональные державы, в первую очередь Бразилия и Аргентина, должны делать больше, чем двустороннее сотрудничество и дипломатическая многосторонность, находя и помогая формированию новых политических акторов, которые могут внести свой вклад в демократизацию региональной системы. Несмотря на некоторое отставание, они в перспективе вполне могут стать ключевыми игроками, чьи характеристики, лидерские амбиции и активная внешняя политика сделают их желательными в качестве партнёров.
Сноски
[1] Héraud G. Les principes du fédéralisme et la fédération européenne. Paris, Presses d’Europe, 1968; Friedrich C. J. Trends of Federalism in Theory and Practice. London, United Kingdom, Pall Mall Press, 1968.
[2] Mitrany D. A Working Peace System. An Argument for the Functional Development of International Organization. Chicago: Quadrangle Books, 1943.
[3] Наиболее известные каудильо – Хуан Мануэль Росас (Аргентина), Андрес де Санта-Крус (Боливия), Хосе Антонио Паэс Эррера (Венесуэла), Томас Сиприано де Москера (Колумбия), Висенте Рамо́н Герре́ро Сальданья (Мексика), Хосе Гаспар Родригес де Франсия (Парагвай), Агустин Гамарра-и-Мессиа (Перу) и Хосе Хервасио Артигас (Уругвай).
[4] Jennings J. Democracy before Tocqueville: Michel Chevalier’s America // The Review of Politics, Vol. 68 (3), 2006. Pp. 398-427.
[5] Haas E. B. The Uniting of Europe and the Uniting of Latin America // Journal of Common Market Studies, Vol. 5(4), 1967.
Нажмите, чтобы узнать больше
ВикиЧтение
Конституционное право зарубежных стран
Имашева Е Г
51. Президент и правительство. Законодательные органы. Форма правления в странах Латинской Америки
В системе государственного управления современных стран Латинской Америки ведущая роль управления принадлежит президенту и правительству, которое традиционно возглавляет сам президент.
В латиноамериканских странах форма правления государством отлична от обычной президентской здесь она сверхпрезидентская (суперпрезидентская).
Суперпрезидентская форма правления основана на очень широких полномочиях президента, которые закреплены в конституции. Президентские права не только существуют в теории, но и подкреплены реальной возможностью их осуществления. Во всех странах Латинской Америки конституционно закреплена власть президента как главы государства. Президент одновременно является главой правительства, возглавляя кабинет министров, и верховным главнокомандующим вооруженными силами.
Суперпрезидентская форма правления латиноамериканских стран предполагает полное подчинение президенту всей законодательной власти.
Такая форма правления является фактически независимой даже на практике. При такой форме правления, президент является полноправным властителем страны, он не контролируется ни законодательной, ни исполнительной, ни судебной отраслями власти. В таких странах президент выбирается на основании принципа прямых выборов избирателями без промежуточных инстанций. Суперпрезидентсткая форма правления ограничивает вероятную возможность переизбрания действующего президента непосредственно на последующий срок.
Для президента конституцией установлены границы ответственности, при установлении факта нарушения конституции или действующих законов страны, президент отстраняется от занимаемой должности.
Основные функции президента:
1) надзор и контроль над деятельностью кабинета министров;
2) исполнение обязанностей председателя правительства на его заседаниях;
3) устанавление повестки дня заседания кабинета правительства;
4) принятие решений по всем основным вопросам деятельности правительства.
Структура парламента двухпалатная, он называется Национальным конгрессом.
Основные полномочия парламента:
1) принятие конституций, законотворческая деятельность;
2) утверждение государственного бюджета и распределение финансов;
3) избрание должностных лиц и контроль их деятельности;
4) судебные полномочия;
5) ведение внешней политики государства;
6) право объявлять войну и ратифицировать договор о мире, для одобрения подобных мирных договоров необходимо квалифицированное большинство в 2/3 числа голосов от всего состава законодательного органа власти страны плюс одобрение президента.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Читайте также
Статья 28.2. Гарантии сотрудникам милиции, избранным (назначенным) в законодательные (представительные) или исполнительные органы государственной власти либо органы местного самоуправления.
Статья 28.2. Гарантии сотрудникам милиции, избранным (назначенным) в законодательные (представительные) или исполнительные органы государственной власти либо органы местного самоуправления.
Сотрудники милиции, избранные (назначенные) членами Совета Федерации
§ 9.1. Форма правления
§ 9.1. Форма правления
Под формой правления[280] понимается такая организация государства, точнее, государственной власти, которая включает в себя порядок образования высших и местных государственных органов и порядок взаимоотношений между ними[281]. Формы правления в
Президент и правительство
Президент и правительство
Президент Индонезии занимает центральное место в системе высших органов государства. Ряд ученых считает, что институт президентской власти в Индонезии близок американской модели «имперского президентства»[81]. Признавая обоснованность такого
§ 2. Форма правления
§ 2. Форма правления
Данная категория показывает, как образуются высшие органы, что они собой представляют, на каких началах взаимодействуют. Форма правления также свидетельствует, участвует ли население в формировании высших органов государства, т. е. демократическим
9. Форма правления в зарубежных странах
9. Форма правления в зарубежных странах
Понятие «форма правления» подразумевает метод внешнего выражения внутреннего содержания государства, которое определяется структурой и правовым положением высших органов государственной власти.Существуют три формы
50. Партийные системы стран Латинской Америки
50. Партийные системы стран Латинской Америки
В большинстве современных латиноамериканских стран даже самые сильные политические партии не обладают силой решающей роли в механизме управления государством.Политические партии латиноамериканских стран являются
55. Формы правления в арабских странах
55. Формы правления в арабских странах
В арабских странах сохранилась монархическая форма правления (Марокко, Иордания, Саудовская Аравия, султанат Оман и шейхства Аравийского полуострова).Монархия в абсолютной форме сохранилась только в Саудовской Аравии и в султанате
9. Форма правления в зарубежных странах
9. Форма правления в зарубежных странах
Форма правления – внешнее выражение содержания государства, определяемое структурой и правовым положением высших органов государственной власти.Выделяют две формы правления: монархия и республика.Монархия представляет собой
78. Партийные системы стран Латинской Америки
78. Партийные системы стран Латинской Америки
Политические партии большинства латиноамериканских стран не играют решающей роли в механизме осуществления государственной власти.Политические партии характеризуются как организации, выражающие «демократический
79. Президент и правительство. Законодательные органы. Форма правления
79. Президент и правительство. Законодательные органы. Форма правления
В системе высших органов государственной власти латиноамериканских стран ведущая роль традиционно принадлежит президенту и возглавляемому им правительству.Форма правления выходит за рамки обычной
82. Формы правления в арабских странах. Монархия
82. Формы правления в арабских странах. Монархия
Монархическая форма правления сохранилась в настоящее время в Марокко, Иордании, Саудовской Аравии, султанате Оман и шейхствах Аравийского полуострова.Абсолютные монархии в арабских государствах сохранились в настоящее
83. Республиканская форма правления
83. Республиканская форма правления
Республиканская форма правления в арабском мире возникла в результате различных процессов:– в ходе колонизации (Алжир, Ливан, Сирия, Судан, Мавритания);– в ходе национально-освободительного движения, в ходе завоевания политического
Статья 28.2. Гарантии сотрудникам милиции, избранным (назначенным) в законодательные (представительные) или исполнительные органы государственной власти либо органы местного самоуправления.
Статья 28.2. Гарантии сотрудникам милиции, избранным (назначенным) в законодательные (представительные) или исполнительные органы государственной власти либо органы местного самоуправления.
Сотрудники милиции, избранные (назначенные) членами Совета Федерации
5.1 Форма правления государства
5.1
Форма правления государства
Форма правления раскрывает три главные характеристики государства:организацию высших органов государства, их структуру, порядок образования, степень участия населения в их формировании;взаимоотношения высших органов власти друг с